Змей Горыныч (СИ)

— Это почти тоже самое, что вести войну против них.

— Почти, да не тоже самое.

— А что, если я начну давать советы Змею?

— Меня ты знаешь много лет, а его совсем не знаешь. Ты не знаешь, что от него можно ожидать и можно ли на него положиться. Но если ты прав, и Змей знает дорогу к Калинову мосту, только мы с тобой сможем вытащить из его головы эту тайну. А уж если мы найдём дорогу к Калинову мосту….

— Что? — оживился Пафнутий, — уж не думаешь ли ты, Никитушка, провести богов и пройти через мост живым?

— Именно это я и задумал. Или ты не слышал о том, что Змей Горыныч владеет клинком Сорочинского мастера?

— И что? У доброй половины колдунов мечи Сорочинского мастера. С чего ты взял, что этот меч — Тот Самый?

— Что-то мне подсказывает, что это так. Не забывай, что я тоже чародей, хоть и не колдун, но какое-никакое чутьё, да имею. Так что, пойдёшь со мной, или останешься здесь прозябать?

— Поехали, чёрт с тобой. Всё ж лучше, чем торчать в этой клоаке Велеса.

— Хорошо, тогда готовься, по весне отправимся в Новгород.

— Куда? — встревожился Пафнутий, но богатырь уже вышел, закрыв за собой дверь.

Поначалу Никита совсем не говорил с Николой Северянином и выдерживал гордую паузу. Николай это понимал, и потому особо не навязывался. Рано или поздно им всё равно пришлось бы заговорить, и однажды это случилось, ещё в марте, до прибытия Бориса Шапкина с Василием Колчаном. Случилось это как-то само собой, Никита и Николай оказались за одним столом. Никита был слегка хмельной, и оттого у него было очень хорошее расположение духа.

— Значит, ты уже имел со Змеем дело? — спрашивал Никита старого товарища, — неужели он и впрямь такой страшный?

— Самый жуткий оборотень из всех, которых я когда-либо встречал, — отвечал Николай, — он один стоит целого отряда.

— А зачем ему три головы?

— Я точно не знаю, хоть и много думал об этом. Он может смотреть на три

стороны, отбивать атаки с трёх сторон, в три стороны извергать огонь. Подкрасться к нему почти невозможно, а вот он отлично умеет подкрадываться, и его почти не слышно. Его любимая тактика — нападать ночью, когда все спят. Он так в одиночку перебил половину нашего войска.

— Хм, это очень странно, — поглаживал бороду Кожемяка, — оборотни ведь глупы и неуправляемы, поэтому оборотничество считается слабой волшбой. Оборотень не может совладать со своей животной стороной, и потому в образе зверя может причинить вред себе или своим же товарищам. Только с другими оборотнями он может ладить. Если он, конечно, действительно, оборотень.

— Вот именно, — согласился Николай, — никто не знает, что это за существо, и откуда у него такая сила.

— Да, главный вопрос только в том, зачем Симаргл дал ему эту такую силу? Чего он боится? Что это за вид чар, что позволяет волшебнику летать?

— Ты веришь во всю эту ересь? В Симаргла и других богов? — удивился Николай.

— Когда-то ты и сам в это верил, забыл? Видно слишком долго ты жил среди христиан.

— Со временем плохое забывается, и вспоминается только хорошее. Я много делал глупостей в молодости, но приходит время, когда нужно забыть о глупостях и пойти по пути мудрости. Христианской мудрости.

— Или по пути предательства. Или предательство для тебя и есть мудрость? Как же ты живёшь-то после того, как предал всё, чему был верен?

Но Николай не ответил, а только резко изменился в лице, которое вдруг приобрело невероятно печальное выражение. И Северянин ушёл прочь, ничего не ответив.