Змей-Горыныч

Через час, когда взрывы перемежились, бронебойщики услышали сигнал… Локтев осторожно вылез из блиндажа. Сердце его трудно билось. Все вокруг было окутано душной пылью. И странным, навеки запоминающимся, был острый химический запах тола. Из-за леса выплывал красный щит солнца. Земля на огромном пространстве стонала от тяжких разрывов. Василий Локтев кинул взгляд на ржаное поле, на дорогу. Островки ржи потонули в дыму, зияли свежими воронками. Дорога была пуста и мельница стояла, как бессменный часовой. В воздухе уже переливался знакомый рокот. Локтев поднял голову. Самолетов было штук тридцать. Они медленно разворачивались, делая заход.

— По окопам! Без команды не вылезать! — услышал Локтев хриплый крик командира взвода.

Не выпуская из рук ружья, чтобы при надобности мигом выставить его для стрельбы, Локтев и Жиганюк спрятались в щель. Над головами уже быстро нарастал противный свист, сливаясь с завыванием выходящего из пике бомбардировщика.

«Прощай, Дуня, прощайте, детки», — на всякий случай подумал Локтев и глубже втянул голову в плечи. Ни с чем не сравнимый взрыв колыхнул окоп. Василий сразу оглох и на какое-то мгновение ослеп. Он чуть не задохнулся от пыли и газов. Потом онемевшими руками стряхнул с себя комья сухой земли, огляделся. Жиганюк сидел рядом, смотрел на него из-под каски бессмысленными глазами. Из горла его вырывался странный хриплый звук: Ах-ха… Ах-ха…

Из побелевшего, как на морозе, носа тоненькой струйкой текла кровь.

Локтев встряхнул Жиганюка за плечо.

— Ничего, брат… Живой!.. — крикнул он.

Жиганюк, шатаясь, привстал, вялым движением левой руки вытер кровь.

— Сиди, — сердито приказал ему Локтев. И снова втянул голову в плечи. — Опять пикирует, гад!

Режущий свист не прекращался. Пыль и ветер взрывных волн ежеминутно проносились над окопом. Бронебойщики уже не видели, как на самую гущу немецких бомбардировщиков мчалась девятка наших истребителей, как завязывался воздушный бой, и расстроенные звенья «Юнкерсов» отваливали в сторону, беспорядочно сбрасывая свой смертоносный груз.

Василий Локтев был поглощен только одним. Стальной скрежет и рычание уже доносились со стороны мельницы. Немецкие танки шли по дороге и прямо по ржи, поднимая клочья травы и тучи пыли. Новые и новые группы их возникали из-за высоты, устремлялись к лощине, растекаясь в обе стороны двумя черными стальными клещами. Разом, наперебой, с лихорадочной поспешностью забили, загрохотали противотанковые пушки и бронебойные ружья…

…Земля стонала. Танки шли. За ними, пригибаясь, бежали немцы, держа у груди черные, поблескивающие автоматы. Рукава их тужурок были засучены до локтей, воротники расстегнуты. Залитая утренним солнцем степь дышала навстречу им огнем и сталью, а они бежали с дикими воплями, как орда гуннов.

Все яростнее строчили пулеметы и автоматы. В первые же пять минут над передними четырьмя танками взвились рыжевато-бурые хвосты дыма. Из-за дыма и пыли, подминая цветы и травы, вырвались еще восемь машин к помчались прямо на окоп Локтева.

— Ну, господи благослови! — крикнул Локтев и стал целиться в головной танк.

— Не промажь, ефрейтор, — сказал Жиганюк, держа наготове тяжелую обойму.

Локтев нажал спуск. Приятный толчок резкой отдачи порадовал его исправностью превосходно действующего механизма.

— Дунюшка… Детки родимые, — точно слова молитвы, произнес Локтев и, прицелившись в ходовую часть танка, нажал на спуск во второй раз. Танк круто повернулся бортом. Одна гусеница его развалилась.

— Есть! — торжествующе крикнул Жиганюк и захохотал, как безумный.

Локтев выстрелил еще и еще. Второй танк остановился, хотя ни дыма, ни огня не было видно.

— Водителя подсек! — ревел, как исступленный, Жиганюк.

А орудия били и били со всех сторон. Над степью там и сям поднялись черные высокие смерчи дыма. С какой-то яростной быстротой работали русские минометчики и пулеметчики, пришпиливая к земле немецкую пехоту. За дымом не стало видно ни мельницы, ни ржаного поля.

В стороне от бронебойщиков, на скате цветущего бугорка, обливаясь потом, работал расчет противотанковой пушки. Маленькая пушка с тонким длинным стволом била по немецким танкам прямой наводкой. Издали было видно, как проворно двигались артиллеристы. На солнце мутно поблескивали их каски, а один, повидимому, командир расчета с открытой, вихрастой головой, обвязанной свежим, белеющим как снег, бинтом, при каждом выстреле взмахивал руками, что-то кричал — это было заметно по его напряженной, сухощавой фигуре, накрест опоясанной ремнями. Но никто не мог услышать его крика за адским грохотом и треском.

Изредка бросая взгляды в сторону отважного расчета, Локтев наливался бодростью: вид стойко сражающихся товарищей веселил его.

— Гляди, как ловко бьют пушкари, — подбадривал он Жиганюка. — Ежели все будем так работать, отобьем немца.