Змей и голубка

Прихожане сразу завели новую песню, но я уже не слушала. Вместо этого смотрела, как Архиепископ вскидывает руки, закрывает глаза и с головой погружается в пение. Жан-Люк усмехнулся и толкнул моего мужа локтем, когда они оба спели не те слова. Муж в ответ неохотно фыркнул и отпихнул его.

– Избави же нас от грехов мирских, помилуй нас, – пел мальчик перед нами. Он сжимал руку отца и покачивался в такт мелодии. – Избави же нас от грехов мирских, помилуй нас. Избави же нас от грехов мирских, услышь нашу молитву.

Помилуй нас.

Услышь нашу молитву.

Незадолго до того, ближе к концу пытки Притчами, я услышала один стих, который не поняла.

«Как в воде лицо – к лицу, так сердце человека – к человеку».

– Что это значит?

– Это значит, что вода… она как зеркало, – объяснил мой муж, слегка хмурясь. – Она отражает наши лица. А наши жизни, наши дела… – он посмотрел на свои руки, избегая моего взгляда, – …служат отражением наших сердец, показывают, что у нас на душе.

Тогда это объяснение вышло очень понятным. И все же… Я снова оглядела прихожан, которые в одной и той же молитве просили и милосердия, и крови подобных мне. Как в их сердцах могли уживаться и то, и другое чаяния?

– Лу, я… – Муж кашлянул и заставил себя наконец взглянуть на меня. В его синих глазах блеснула искренность. И сожаление. – Не стоило мне на тебя кричать. В библиотеке. Прости меня.

Наши жизни служат отражением наших сердец.

Да, объяснение вышло очень логичным, но я все равно не понимала. Не понимала своего мужа. Не понимала Архиепископа. И мальчика, покачивающегося в такт мелодии. И его отца. И Жана-Люка, и шассеров, и ведьм, и ее. Я никого из них не понимала.

Чувствуя на себе взгляды, я нарочито хмыкнула и толкнула мужа в бок, притворившись, что все это было спектаклем. Насмешкой. Что я просто хотела слегка его позлить. Что я вовсе не ведьма, которая пришла на церковную мессу, стоит в окружении врагов и воспевает чужого бога.

Наши жизни служат отражением наших сердец.

Возможно, все они были лицемерами, но худшей лицемеркой была я.

Мадам Лабелль

Рид

Следующим вечером выпал первый снег.

Я сел на пол, отбросил со лба взмокшие волосы и стал наблюдать, как снежинки пролетают мимо за окном. Только упражнения спасли меня от болей в спине. Лу все же решила лечь в кровать прошлой ночью и, споткнувшись об меня, к себе туда не пригласила.

Я не жаловался. Спина, конечно, ныла, но вот упражнения помогали выпустить пар. Я быстро уяснил, что в спорах с Лу счет до десяти мне не поможет – ровно после того, как она стала меня передразнивать, считая вместе со мной.

Она бросила на стол книгу, которую читала.

– Ну и чушь же, честное слово.

– Что за книга?

– Единственная без слов «священный» и «истребление», которую я смогла найти в той злосчастной библиотеке. – Она показала томик мне. «Пастырь». Я чуть не хмыкнул. Это была одна из первых книг, что Архиепископ позволил мне прочесть – сборник пасторальных стихотворений об искусном сотворении Господом природы.

Она с сердитым видом улеглась на моей кровати – то есть на своей.

– Я не представляю, как можно двенадцать страниц разглагольствовать о траве. Вот он, истинный грех.

Я поднялся на ноги и подошел к ней. Лу с опаской на меня покосилась.

– Что это ты делаешь?

– Хочу показать тебе свой секрет.

– Нет, нет, нет. – Она стала поспешно отползать от меня. – Секреты свои будь добр держать в штанах…

– Прошу тебя. – Хмурясь и качая головой, я прошел мимо нее к изголовью кровати. – Помолчи немного.

К моему удивлению, Лу послушалась и, сощурившись, стала наблюдать, как я отодвигаю кровать от стены. А потом с любопытством наклонилась ближе, когда я показал ей маленькую, грубо вытесанную нишу. Мой тайник. Когда мне исполнилось шестнадцать – когда мы делили комнату с Жаном-Люком, когда были с ним друг другу роднее братьев, – я выдолбил эту нишу в стене, отчаянно желая обрести хоть маленький, но только свой уголок. Местечко, где я мог бы скрыть то, что Жану-Люку видеть не стоило. Мне, во всяком случае, не хотелось бы, чтобы он это нашел. Возможно, мы с ним все же никогда и не были роднее братьев…

Лу хотела заглянуть внутрь, но я не позволил, только покопался в вещах, пока не нащупал знакомую книгу. Корешок уже поистрепался, но вот серебристые буквы в названии остались целыми и невредимыми. Безупречными. Я протянул книгу Лу.

– Вот.

Она осторожно взяла ее, держа двумя пальцами – будто боясь, что та ее укусит.

– Неожиданно, однако. La Vie Éphémère… – Лу подняла взгляд и поджала губы. – «Мимолетная жизнь». О чем это?

– Это… история любви.

Она вскинула брови и с новым любопытством посмотрела на обложку.

– Да?