Змей-искуситель

— Мисс Хаш, у меня две внучки твоего возраста. Так что я не совсем остолоп и кое-что смыслю в уловках молодого поколения. Я задам вопрос напрямую. В твоей духовке зреет яблочко от Дэви Тэкери?

Я обмякла.

— Да, ваша честь.

— О господи… — Он склонил голову, будто в молитве, потом вздохнул и сурово нахмурил густые седые брови. — Мне следовало поставить одно условие, когда я пообещал сохранить за тобой ферму. Ты должна была держаться подальше от Дэви Тэкери.

— Нет, ваша честь. Я выбрала его, в этом все дело. Он подходит мне, а я подхожу ему.

— Хаш, тебе не удастся сделать из Дэви Тэкери приличного человека, даже если ты выйдешь за него замуж.

— Я выхожу за него, потому что люблю его. Я не дура. Да, он отец моего ребенка. Я понимаю, что сейчас женщины рожают детей, не выходя замуж. Свободная любовь и все такое. Но я по таким правилам не играю. Мне слишком дорого мое доброе имя. Так вот. Наш брак с Дэви снимет все вопросы по поводу моего чувства ответственности и способности управлять фермой.

Я не произнесла больше ни слова и напряженно ждала, что скажет судья Редмен. Я боялась, что он снова начнет спорить. Его слова и без того вертелись в моей голове. Они жужжали, словно злые пчелы, которых я не могла укротить.

Судья вздохнул.

— Я не отберу у тебя ферму, мисс Хаш. У тебя и без того будет достаточно забот. Боюсь, гордость тебя погубит.

— Спасибо, — прошептала я.

Редмен покачал головой:

— Не за что меня благодарить.

Через пятнадцать минут я уже была женой Дэви.

В августе я была на пятом месяце и выглядела так, словно проглотила шар для игры в боулинг. Я все время сосала ломтики яблок, замоченных в соленой воде, чтобы справиться с приступами так называемой «утренней тошноты», которая у меня не проходила двадцать четыре часа в сутки. В то лето я потела в широких футболках и мешковатых шортах, которые купила на блошином рынке в кинотеатре на открытом воздухе. Не стоит удивляться — в горах почти все имеет двойное предназначение в соответствии с необходимостью и идеалами прагматизма. Старый кинотеатр под открытым небом работал по вечерам в пятницу. Там демонстрировали в основном диснеевские фильмы, потому что во всех остальных было слишком много ругани и секса, чтобы их показывать на улице. Но по выходным владелец сдавал место под блошиный рынок. Платишь десять долларов — и получаешь пару складных столиков под тентом. Очень удобно. Я вешала вывеску «Ферма Хаш» и продавала яблочный джем и выпечку с яблоками или обменивала их на одежду для ребенка. К тому времени уже весь округ знал, что я беременна.

И тогда же я узнала о том, что у Дэви появилась девушка.

Однажды субботним вечером, когда почти все продавцы уже упаковали свои пожитки и уехали, я загнала ее в угол у бетонной стенки. Я, словно гончая, выследила ее по дешевому запаху поддельных духов. Она плавно двигалась в свете желтого фонаря, мотыльки и бабочки кружили у нее над головой. Некоторые спускались очень низко, и я могла бы поклясться, что пара-тройка запуталась в ее волосах, подстриженных, как у Фары Фоссет. К тому времени Фара уже потеряла былую популярность в Голливуде, но ее прическу еще многие годы копировли жительницы округа Чочино.

— Повернись! — негромко окликнула я ее.

Девица несла охапку пухлых бумажных пакетов. Дешевые джинсы обтягивали ее ягодицы так, что они были похожи на два готовых лопнуть воздушных шара. Она повернулась ко мне, удивленная тем, что на рынке еще кто-то остался, и испуганно охнула.

— Его здесь нет, так что никто тебе не поможет. — Я подняла револьвер, который мой отец привез из Кореи, и прижала дуло к ее лбу прямо между бровями.

— Боже ты мой, — пробормотала она и начала пятиться, прижимая к груди пакеты с покупками и тихонько взвизгивая.

Я следовала за ней, так плотно прижимая дуло к ее черепу, что видела отметину на коже.

— Заткнись! — приказала я, и, к моему удивлению, девица послушалась. Она прижалась спиной к бетонной стенке между разорванным плакатом кока-колы и пятидесятигаллонной бочкой из-под масла, набитой мусором.

— Прошу вас, только не убивайте меня, не надо! — промяукала она.

— Держись подальше от моего мужа. И если кто-нибудь спросит, ты никогда с ним не спала. Он даже взглядом с тобой не встречался. Слышишь меня?

— Пожалуйста, не убивайте меня…

— И запомни: еще раз коснешься его — люди даже твоего тела не найдут. Ни единого кусочка. Я искромсаю тебя десятидюймовым тесаком, которым рублю ветки, и скормлю свиньям Тома Уиллиса на Каслберри-роуд. Эти хрюшки провизжат твое имя, когда их будут забивать.

У нее подогнулись колени, и она сползла по стене вниз.

— Я клянусь… я никогда больше… боже ты мой, не надо, не надо…

— Отлично. Ты дала мне слово. А теперь дуй отсюда!

Я опустила револьвер, и она дала стрекача. Я проследила, как она садится за руль маленького пикапа с розовыми чехлами на сиденьях, и убрала револьвер в ящик с банками консервированных яблок. Мои руки дрожали, тошнота подступала к горлу. Я быстро схватила ломтик моченого яблока из баночки, которую всегда держала под рукой, втянула солоноватый сок, и мне стало лучше.