Змей-искуситель

– Я не могу говорить об этом, Джейкоб. Вот и все. И больше не спрашивай меня. Никогда.

Мне все это очень не понравилось. Смущенный и, что там скрывать, обиженный, я стоял, протягивая к ней руку, словно просил о чемто и ничего не получил в ответ.

– Разве мы не прошли уже тот момент, когда ты не могла мне доверить информацию о твоей семье и о тебе?

– Есть вещи, которые я никогда не буду обсуждать ни с тобой, ни с кем бы то ни было еще.

Я положил руки ей на плечи:

– В какую игру ты играешь? Неужели ты не понимаешь, что Хейвуд Кенни ищет именно такую информацию о тебе и твоей семье? Неужели ты думаешь, что он ничего не раскопает?

– Ты говоришь, как Эдвина.

– Она предупреждала тебя? Хаш горько рассмеялась.

– Как она выразилась, ради моего же блага. «Скажите мне все. Признайтесь в ваших грехах, в ваших семейных тайнах. Ради вашего же блага». Бред!

– Эдвина была права.

Хаш посмотрела на меня, сделала большой, символический шаг назад и негромко сказала:

– Она очень многого не знает обо мне и моей семье, да и ты тоже. И я намерена оставить все так, как есть.

– Теперь понятно, какие у нас с тобой отношения.

Никаких.

Хаш снова вырвало, но она без моей помощи села в кабину грузовика и молчала всю дорогу до фермы.

Она не произнесла ни слова.

Как только мы с Якобеком вернулись, мне позвонила Эдвина.

– Как это называется?! Ваши родственники тайком фотографируют мою дочь и продают снимки желтой прессе! Так ваша семья заботится о благополучии моей дочери?

Мне нечего было возразить. Мне не удалось защитить Эдди. И моя семья с этим тоже не справилась.

– Простите меня, – пробормотала я. – Вы имеете полное право сердиться.

К счастью, Эдвина была настолько сбита с толку моими словами, что смогла только произнести:

– Что ж… Ладно.

И я повесила трубку.

Я сильно обидела Якобека и ненавидела себя за это. Но я ни под каким видом не могла сказать ему правду. Я и самато не могла заставить себя произнести это вслух. Все было так глубоко похоронено в моей душе, что я искренне верила – ничто и никто, даже Хейвуды Кении всего мира, вместе взятые, не сумеют до этого докопаться, если я сама не проговорюсь. Мне оставалось только верить, молчать и находить в себе силы нести свой крест, чему меня научили мои стойкие деревья, лежащие под ними галантные солдаты и сама Долина.

Но неведомые силы уже пришли в движение. Мое везение и в самом деле кончилось.

– Хаш, все в порядке! Прошу вас, не надо, пожалуйста! – умоляла меня Эдди, идя за мной в павильон.

– Мать, остановись! – приказал Дэвис.

Якобек стоял в стороне и, прищурившись, наблюдал за мной. Мэри Мэй, взвинченная, как готовая ужалить оса, мерила шагами посыпанный леском пол. Логан хлопал своим «стетсоном» по ладони и хмуро переглядывался с Люсиль.

Я смотрела в лицо тем, кто на меня работал. Люди шептались об Аароне и Мерили, говорили, что следует выкинуть Аарона со службы и не общаться с Мерили, но я знала, что не смогу так поступить. Я должна была позволить веем вздохнуть свободнее. Стряхнуть с себя сующих всюду нос репортеров, избавиться от любопытных, заглядывавших к нам в окна, убрать камеры от Амбаров.

– С сегодняшнего дня ферма закрыта. Я не могу больше рисковать. Я не знаю теперь, кому можно доверять. Я не позволю, чтобы моя семья превратилась в объект насмешек. Мне плевать, что Хейвуд Кении говорит обо мне лично, но никто не смеет чернить нашу фамилию и эту ферму. Вам выплатят все деньги, которые вы заработали бы до конца сезона. Мы начнем все сначала следующей весной. Закрывайте кондитерский цех, убирайте яблоки в холодильные камеры и отправляйтесь по домам. Этот яблочный сезон закончен.

Некоторые из женщин заплакали. Люди пытались отговорить меня, просили изменить решение: ведь был только ноябрь.

– Это все по моей вине, – прошептала Эдди. Я обняла ее и прижала к себе.

– Нет, это все началось задолго до твоего рождения.

Для нее мои слова не имели смысла, но ято все понимала. Пришло время собирать урожай посеянных жертв и тайн.

Я оставила всех стоять в павильоне, а сама вернулась в дом.

К декабрю ферма стояла темная, пустая, незнакомая, но мы не чувствовали себя в большей безопасности. Дэвис начал носить пистолет под рубашкой, переняв эту манеру у Якобека. Люсиль привезла сторожевых собак, и теперь немецкие овчарки дважды в день обыскивали мой дом и амбары. Всю почту сканировали, просвечивали, а потом вскрывали специально приставленные люди в резиновых перчатках. Я согласилась и на другие меры безопасности, так что очень скоро мои старые окна с волнистыми стеклами выстроились на чердаке, а их место заняли новые конструкции с затемненными пуленепробиваемыми стеклами и очень прочными рамами.

Эдди стояла у одного из таких окон рядом со мной и грустно смотрела на улицу.

– Какой наивной маленькой девочкой я была! – тихо сказала она. – Эта прекрасная Долина ничем не отличается от остального мира. Все зависит только от моих ощущений. И безопасность в том числе.

Я обняла ее.