Весь день я летала как на крыльях. Ворочала бархат с удвоенной скоростью. Мучила этим напарника Ноа. Он только отрывисто крякал и просил не гнать. Что со мной творилось, я и сама еще толком не понимала. Вечер у меня сегодня намечался свободный. И никто на мою свободу пока что не покушался.
Смотреть на прыжки с трамплина меня пригласили на завтра.
Но я себе места не находила. Покончив с работой, я решила дозвониться до Дениса. Мы с ним давно не виделись. Дома его не оказалось. Видимо, он пропадал в театре. Готовился к выпуску нового спектакля. Позвонила в балетный департамент. Любезная девушка Синди ответила, что репетиция продлится до десяти вечера.
Домой возвращаться не хотелось. Хотелось занять себя каким-нибудь творческим делом, чтобы остаток дня пролетел незаметно. И тут ко мне подбежала холеная миссис Бэтчелер и сунула мне в руки рулон бумаги.
— Ева, сделай одолжение, отнеси эти шаблоны в слесарную, мистеру Нейлору, шефу декораторов.
И я пошла. Может быть, в другой раз я бы и огорчилась, но сейчас меня просто занимали делом и я была даже благодарна. Тони Нейлор сидел за длинным столом и занимался подбором колеров для окраски декораций. Он произвел на меня весьма благоприятное впечатление. Если бы не угольно-черные глаза, он мог бы сыграть лучшего на свете Деда Мороза в фильме для взрослых. У него были длинные волосы с проседью, собранные в хвост, седая бородища и совершенно молодой взгляд.
Почему-то мне показалось, что я могу задать ему один волнующий меня вопрос, просто так, без пространных объяснений.
— Вы сдаете спектакль?
Он кивнул, не отрываясь от дел.
— Значит, люди работают допоздна?
— Да, приходится, — сокрушенно покачал он головой.
— А скажите, Тони, могу я позаниматься своим творчеством тут у вас, в свободное от работы время?
Мистер Нейлор оторвался от своих банок с красками и озорно на меня посмотрел.
— Валяйте, Ева, свободный верстак вон там, в левом углу. А инструменты у нас общие.
Я засиделась в цехе у Тони до одиннадцати. Бдительность мою усыпили бодро вкалывающие работники мастерских. Надо было срочно уносить ноги, ведь мне же теперь по Ларкин-стрит придется бежать сломя голову до самого дома. Так вот и закончился длинный рабочий день и вечер, который оказался занятым под завязку.
С Денисом мы встретились в обеденный перерыв.
— Что-то ты какая-то загадочная стала, — сказал он мне, покупая сэндвич с тунцом.
— Мне кажется, — сказала я, — я встретила мужчину.
— Мне кажется, я тоже.
Еще некоторое время я продолжала по инерции жевать. Потом с ощутимым трудом проглотила и вопросительно посмотрела на Дениса. Но он продолжал спокойно пить кофе. Я не стала у него ничего спрашивать, но аппетит пропал.
Примчавшись домой после работы, я начала собираться. Меня охватила странная паника. Я даже подумала о том, что вообще никуда не пойду. Ведь мой судьбоносный выход в красном платье остался в прошлом, и надо было двигаться дальше. Я вывалила вещи Эвелины на кровать. Взгляд мой неожиданно зацепился за нечто ярко-розовое. До того, как я перекрасилась в брюнетку, этот цвет меня не интересовал. Теперь же для меня открылись новые горизонты. Чургулия этой пошлости не увидит, а Сева должен меня заметить среди публики, во всяком случае я так себе представляла. Этой вещью оказалась тонкая цикламеновая кофточка, которая здорово смотрелась с моими черными волосами. Вырви глаз, подумала я.
В принципе, деньги, что мне заплатили за неделю, особенно разбазаривать было нельзя. Но без машины в Америке делать нечего. Четырнадцать долларов ушло на такси. Трамплин находился за Гайд-парком. Пропуском, который оставил мне Сева, я проложила себе путь в первые ряды зрителей.
Вот они какие, лыжники-летуны! Сначала маленький цветной комочек скатывается по склону трамплина, на самом его окончании стремительно вырастая в огромную странного вида птицу. И летит, летит, раскрыв руки-крылья навстречу ветру. Потом птица приземляется и катится к трибунам, превращаясь в человека-спортсмена, который лихо тормозит прямо перед зрителями, обдавая их волной принесенного с вершины ветра. Я даже слегка присела с непривычки, до того все это было быстро, красочно и необычно.
Я боялась, что не разберу имени своего прыгуна. Эти дикторы, видно, набрали каши в рот, ну ничего было не понять. А узнать по лицу тоже невозможно из-за шлемов и очков. Я вглядывалась до слез в разноцветные фигуры, отрывавшиеся от трамплина, но так и не смогла узнать Севу. А мне очень хотелось видеть, как именно он поднимется в воздух.
Вот очередной прыгун приземлился не совсем чисто, хотя и пролетел неплохо, лихо подъехал к барьеру. Он повернул голову к табло и стоял спиной к зрителям, ожидая своего результата. Не глядя, схватился рукой в перчатке за бортик в том самом месте, где стояла я. Я убрала руки. Взглянув на поменявшиеся строки в табло, он снял очки и повернулся лицом ко мне. Я еще ничего не успела сообразить, как он наклонился, быстро поцеловал меня в щеку так, будто делал это всю жизнь и сдержанно сказал:
— Подожди меня здесь. Я сейчас переоденусь и приду.