Змей из райского сада, или История Евы Королевой, родившейся под знаком Водолея

Я тащилась за ним как на веревке. Он не оглядывался и шел довольно быстро, засунув руки в карманы пальто. Я десять раз могла занырнуть в любой закуток по соседству. Уйти и затеряться. Но я продолжала идти за ним как привязанная.

Мы вышли через служебный подъезд.

Он распахнул передо мной заднюю дверь машины.

Обычно я ездила рядом с ним. Но так было даже лучше. Не надо ни напряженно молчать, ни разговаривать. Я забралась на заднее сиденье и нахохлилась. Он сел за руль. Включил отопление. И только один раз бегло, но сосредоточенно взглянул на меня в зеркало. Я поежилась.

Мы ехали по темным улицам, шел дождь, дворники на лобовом стекле молотили в самом активном режиме. Он вел машину чуть жестче, чем делал это обычно. Ехали быстро. Один раз колеса на повороте противно завизжали.

Пока что он скрывал от меня всю степень своего гнева. Но я-то чувствовала, что все это должно во что-то вылиться.

Каким безрадостным и ненужным казался мне в этот момент стриптиз. Все эти горящие глаза похотливых мужиков. Боже! Зачем он туда пришел!

Мы остановились резко. И я подалась вперед.

Он посидел еще немного в машине, будто решая для себя что-то.

Потом вышел и распахнул передо мной дверь. Я вынесла на улицу сразу обе ноги в утонченных сапогах на шпильках.

Он молча протянул мне руку.

Когда я коснулась его руки, то почувствовала остро, как никогда еще, наверное, не чувствовала, что только эта рука в мире имеет для меня значение!

И как мне теперь объяснить это после всего, что ему довелось увидеть?

Мы молча вошли в квартиру. Молча разделись. Я скинула сапоги, и гонору сразу стало как-то меньше. Вроде бы и не я это была там в клубе. А какая-то другая безумная женщина.

Я пошла на кухню ставить чайник. Что-то же надо было делать…

Когда я стояла у плиты, он подошел ко мне сзади, крепко взял за плечи и развернул к себе лицом. Требовательно отловил мой взгляд и сказал с отчаянием:

— Меня тебе было мало?

— При чем здесь ты? — запротестовала я. — Мне кроме тебя никто не нужен. Но это же просто… Спектакль!

— Нет! — Он категорично мотнул головой. — Нет! Не просто спектакль. Ты хоть себе-то не ври.

Я разозлилась и сбросила его руки со своих плеч.

— Зачем ты пришел? Ты все испортил и мне, и себе! Кто тебе сказал?

— Это неважно, — сказал он небрежно. — Подумаешь — поймешь.

— Я ведь не собиралась у них работать. Но один-то раз можно было попробовать?

— Нет, Кузнечик! Нельзя, — сказал он твердо. — А меня ты разве спросила?

— Если бы я спросила, что от этого изменилось бы? — Я начинала заводиться, и правда, как мне в эту минуту казалось, была на моей стороне.

— Что изменилось бы? — переспросил он, присаживаясь на подоконник.

Медленно вынул губами сигарету из пачки. Закурил.

— Изменилось бы то, что ты не пошла б позориться! Изменилось бы то, что ты бы меня не обманула! А еще, изменилось бы то, что у меня не возникло бы вопросов по поводу твоего уважения ко мне как к мужчине. — Он прищурился, выпустил дым в потолок и закончил почти спокойно: — Потому что сейчас это для меня бо-оль-шо-ой вопрос!

— Я не понимаю, при чем здесь неуважение, — слегка растерявшись, но не подавая виду, сказала я. Я чувствовала, что должна его убедить в том, что права именно я. — Тысячи актрис играют во всяких там сценах. И почти все они замужем. И ничего. Я просто тебя не понимаю!

— Ну ладно… — сказал он, вставая, — не понимаешь. Будем считать, что это не навсегда. Просто, я не их муж… И это не роль, не искусство, а…

Он оборвал себя на полуслове. Видимо, так и не нашел, как все это назвать так, чтобы уши мои не увяли.

Он повернулся к окну, засунул руку в карман. Другой оперся о стену, зажав между пальцами сигарету. Меня прошибла дрожь. Мощнее переплетение вен. Широкая ладонь. Длинные сильные пальцы. Мне кажется, даже если бы я ослепла, я узнала бы его руки из тысячи чужих с одного прикосновения.

Надо срочно спасать положение! Я подошла и уткнулась носом ему в спину.

— Не сердись! Пожалуйста! Ну давай мириться, Севка! — И я стала настойчиво стучаться лбом в его спину. — Прости…

— В общем, Ева, дело обстоит так. — Я встрепенулась, потому что, во-первых, он почти никогда не называл меня Евой, а во-вторых, такого голоса у него я не слышала никогда. — Я не хочу расставаться с тобой, потому что я тебя люблю! Я не выгоню тебя к маме, потому что так ты ничего не поймешь. Но и простить тебя вот так запросто я тоже не могу!

Он повернулся ко мне лицом. Стиснул зубы. Под кожей заходили желваки. Я озадаченно молчала, не понимая, как же в таком случае жить дальше. Одно только понимала, что он меня любит. А все остальное значения не имело.

И тут он решительно направился к выходу из кухни, а в дверях резко обернулся и жестко сказал:

— Мне необходимо, чтобы ты кое-что поняла. Но придется объяснить тебе это чуточку иначе… Я просто возьму и выдеру тебя ремнем, Ева! Но сделаю это завтра. Так что если хочешь бежать — беги! Спокойной тебе ночи!

Я, оглушенная, стояла посреди кухни. Мне казалось, что я во поле береза, в которую ударила молния. Обычно у этих бедных деревьев мгновенно отстреливается вся кора.