Змей Рая

Детьми мы жили на лоне природы, в предгорье Анд. За нами присматривала старая нянька, знавшая множество легенд нашего края; когда родился мой отец, она уже была рядом. С ней моя мать говорила об орлах и кондорах — в особенности о тех, у которых белые шеи и отметины на крыльях, будто пятна снега. Еще я вспоминаю мамины песни и ее тонкий чистый голос. И это всё, что я помню о ней, потому что умерла она совсем молодой. Я почти не знал ее, но уверен, что она была моей первой любовью. Однажды, уже после ее смерти, отец взял меня за руку, и мы отправились в долину. Там, в прогалине тополиных крон, он указал в послеполуденное небо и сказал:

— Теперь твоя мать живет там.

Многие годы спустя, переживания того дня остаются для меня отчетливо живыми. А тогда, в те времена, я нередко выходил на крышу нашего дома, опускался на колени, скрестив руки, и молился. Я вглядывался в небо и воображал, что узнаю мать в причудливых узорах облаков.

Я не плакал, когда она умерла. Не плакал и позже, когда умер отец. Но еще и сейчас бывает, что, проснувшись, я чувствую на щеках высохшие слезы.

Спустя несколько лет после смерти матери, мои братья решили перезахоронить ее в новой могиле. Открыв гроб, они увидели ее нетронутой, и даже волосы, так же как в молодости, сияли золотом. Меня не было с ними тогда, но мне хочется думать, что все те годы, что мама лежала в гробу, она пела — совсем как в дни моего детства.

Я помню и наш восхитительный сад. Я часами разглядывал тамошние цветы и голубей, которых мы держали в особых домиках. Бродя среди клумб, я обычно представлял, как разговариваю с цветами и растениями. Бог был нематериален, но присутствовал в цветах и через цветы я чувствовал связь с Ним. Мне было не больше пяти лет тогда. Позже мои ощущения сменились: я стал осознавать свою личность, ощутил отчужденность от прочих обитателей дома. Я наблюдал за прислугой или гостями, приходившими навестить нас, а после спрашивал у матери и старой няньки — не было ли у них того же чувства отчужденности, и могли ли они ощущать мою личность так же, как и я.

В том остром одиночестве детства я нашел обоснование для идеи о перевоплощении: в прошлом кто–то должен был чувствовать ту же личность, что и я теперь, и в будущем кто–нибудь снова почувствует ее — и тогда я буду жить снова.

Я помню те вечера, когда родители уходили, а я оставался один в большом пустом доме, и повсюду гуляло эхо от стонов старых деревьев снаружи. Тогда я оказывался окутан туманным страхом. Не простой страх одиночества — это был ужас перед лицом ночи и всего того, что не было мной. Это был космический, примордиальный кошмар, и в некоторые ночи он вновь приходит ко мне, как отголосок из детства.

Я помню, как мы с сестрой играли в широких коридорах. Мы были поистине счастливы в наших играх; связанные кровью, мы по сей день разделяем те чувства. Возможно, эти воспоминания означают, что однажды, в каком–нибудь далеком мире мы сумеем оживить ту любовь, что связывала нас в самом начале.

Очень часто за нашими играми присматривала наша старая няня. Сегодня мало кто представляет, что вообще означает это слово: няня — как ангел, оставивший собственные чувства и дарящий свою любовь детям других. Наша нянька и вправду была ангелом. Я и сейчас, ровно как в детстве вижу, как она спускалась по коридору, держа букет фиалок или серебряный поднос конфет на мой день рожденья. Ее звали Ама Пола, что значит «цветок мака». Умерла она одинокой, и только тогда я осознал глубину ее безмерного самопожертвования. Мы похоронили ее в семейной усыпальнице, рядом с нашими родителями, укрыв шалью и одним из ее плащей. Мне всё еще нужно украсить ее могилу букетом фиалок, таких же, как и те, что носила она — но теперешние фиалки пахнут иначе.

Подобно предкам своего отца, прибывшим в Чили столетия назад, я всегда жаждал путешествий и приключений, оставаясь при этом накрепко привязанным к стране, в которой родился. Кажется, однажды я уже рассказывал историю о Пепите Паране, моей прапрапрабабушке, которая на склонах Вальпараисо вышивала пеленки для своего прапраправнука. Никто не вспомнил о них, когда родился я, но после рождения моего первенца бабушка отыскала их в старом сундуке и дала мне — они пахли сухими яблоками. А бабушкина сестра, взяв на руки моего сына, пропела ему так:

— Дитя, ты вернулось к нам спустя сотню и сорок лет; дитя, твои миндальные глаза похожи на луну.