Змей Сварога

— Какой еще подарок? — она была настроена довольно скептично.

— Я попытался по краске восстановить часть рисунка. Не знаю, как получилось, но я пытался это сделать. Может, это важно.

— Ты серьезно? — Зине захотелось его расцеловать. — Тарас, это же бесценно! Что у тебя получилось? Показывай!

— Вот, — он протянул ей лист бумаги, на котором был изображен фрагмент странного знака с мечом.

— Что же это такое? — Зина в недоумении уставилась на рисунок.

— Знак похож на руну, — сказал Тарас, — но не на северную, скандинавскую, которую используют немцы, к примеру, а на более южную, славянскую. Похоже, это руна древних славян.

— У славян были руны? — удивилась Крестовская.

— Конечно. И меч — это тоже славянский знак. Ищи в этом направлении.

— Не понимаю, почему он пытался уничтожить рисунок, — вздохнула Зина.

— Узнаешь это, узнаешь все, — лицо Тараса вдруг исказилось мукой, и он резко сорвался с места.

Вернулся минут через пять с тарелкой, на которой возвышались два огромных эклера, усыпанных сахарной пудрой. На ходу он уже дожевывал третий.

— К черту этого палача! — пробормотал с набитым ртом. — Пусть сам жует кефир с укропом, ирод!

Зина расхохоталась. Было смешно и необычно видеть Тараса счастливым. Но она больше не завидовала, зависть отпустила ее, у нее стало спокойно на душе. Поблагодарив Тараса, Крестовская покинула булочную.

Был поздний вечер, часов 10, когда она, сидя у себя в комнате за письменным столом, бесконечно чертила странные письмена в свете настольной лампы. Этими письменами были две татуировки убитого лже-священника. Змей, кусающий сам себя за хвост. Что он символизировал, какую таинственную бесконечность? И славянская руна с мечом.

Звонок раздался так неожиданно, что Крестовская подскочила на месте. Три звонка — значит, к ней. За дверью стоял Бершадов.

— Я получил информацию, — он был бледен как мел и, заходя в комнату, закрыл дверь так тихо, что Зина просто поразилась. — Мой проводник пропал.

— Как пропал? — охнула Крестовская.

— Исчез без вести, как и предыдущий агент. Происходит что-то ужасное. Я пришел сказать, что мы расстаемся недели на две-три. Я отправляюсь туда, в Бессарабию.

— Но это же опасно! — занервничала Зина.

— Я должен сам отыскать следы этого несчастного дурачка Степана Корческула.

— Как ты сказал? Степан Корческул? — Зина прислонилась к стене, чтобы удержаться на ногах.

ГЛАВА 24

Она так сильно изменилась в лице, что Бершадов остановился в дверях.

— Тебе знакомо это имя? — с подозрением спросил он.

— Конечно знакомо! Я знала девушку этого Корческула. Она была моей студенткой в мединституте, — быстро заговорила Зина. — Именно от нее я услышала про отца Григория впервые. Я знаю адрес, где они живут вместе.

— Надо пойти туда, не теряя времени, — заторопился Бершадов. — Уверен, она может многое тебе рассказать. Если развяжешь ей язык.

— Развяжу, — твердо ответила Крестовская, сжав кулаки, и Бершадов кивнул с каким-то странным удовлетворением. Зина его поняла. Он увидел, что она стала меняться, и это его радовало. И впервые в жизни не испугало ее саму.

— Хорошо, — сказал он. — Пойди туда, поговори с девицей. Связь будем держать так — в любое время суток ты приходишь в квартиру на Итальянском бульваре и оставляешь на столе в комнате для меня записки. Мне их передадут. Вот ключи.

Зина спрятала в сумочку маленький латунный ключик.

— Но до того, как ты пойдешь туда... — он как-то странно запнулся. — Я долго думал, стоит ли... Но потом решил, что ты имеешь право знать. Правда лучше, чем ложь, которая покрыта сахарной пудрой. От правды будет больно, но ты либо выдержишь, либо умрешь. И то, и другое хорошо. А ложь убивает, не оставляя на жизнь ни малейшего шанса. Поэтому вот, держи, — Бершадов протянул ей небольшой незапечатанный конверт без всяких опознавательных знаков. — Ты помнишь донос, из-за которого тебя уволили в институте?

— Конечно помню, — ответила Крестовская, удивленная этим странным поворотом в разговоре.

— Так вот: сначала этот донос попал ко мне. Он был написан от руки. Я подумал и решил дать ему ход. Перепечатал на машинке в трех экземплярах. Но поскольку с авторами таких доносов надо быть настороже, держать ухо востро, я решил выяснить, кто же это. И я выяснил.

— Кто? — спросила Зина, чувствуя какой-то неприятный холодок внутри. — Моя соседка, да?

— Возьми. Ты все поймешь сама, — и, сунув ей в руки конверт, Бершадов ушел, как всегда громко захлопнув за собой двери.

Зина раскрыла конверт. Первым ей на руки упал листок, вырванный из тетрадки, исписанный простым черным карандашом. Почерк был корявый, крупный, с большим количеством грамматических ошибок. Сразу как-то становилось понятно, что это писала женщина. К тому же без образования.

Значит, вот так и выглядит настоящий донос — тот самый, который попал в руки к Бершадову. Грязный, омерзительный, подлый... Внимательно изучив эту полуграмотную писульку, Зина снова заглянула в конверт. Там лежал еще один листок бумаги. Тот же самый почерк — не нужно было быть экспертом, чтобы определить, что писал один и тот же человек.