Змей Уроборос (СИ)

Король зло посмотрел на него и сказал: — Я твой сеньор. И не подобает подданным так развязно говорить со своим повелителем, на "ты".

— Я говорю с тобой так же, как ты со мной, — ответил Джусс. — И, действительно, было бы глупо, если бы любой из нас преклонил колено перед другим, ведь победитель в нашем великом споре будет властвовать над всей землей. Ты открыл мне свои мысли и дал понять, что войска Ведьмландии не собираются сразиться с нами в поле. Теперь я открою тебе свои и вот что я предлагаю тебе: мы покинем эту страну и больше никогда не будем воевать против нее (если ты сам не нападешь на нас); но ты, с твоей стороны, должен перестать притязать на земли Демонландии, а также Пиксиландии и Чертландии, и еще должен отдать нам Корсуса и Кориниуса, твоих слуг, которых я накажу за злые дела, совершенные ими в нашей стране в то время, когда нас не было в ней и мы не могли оборонять ее.

Он замолчал, и минуту они молча глядели друг на друга. Потом Король поднял подбородок и улыбнулся своей ужасной улыбкой.

Кориниус весело прошептал ему на ухо: — Повелитель, отдайте им Корсуса. Это малая потеря, а они получат фальшивую монету взамен настоящей.

— Стой на месте, — так же тихо сказал Король, — и помалкивай. — Потом громко, Лорду Джуссу. — Ты и только ты причина всех тех ужасов, которые произойдут. Отныне я не положу свой меч, пока не сыграю в футбол твоей окровавленной головой. А теперь хватит слов: пусть вздрогнет земля и погаснет блеск Селены. Гром, кровь и ночь завладеют нами, и величайшая катастрофа в истории погубит это место.

В эту ночь Король один пошел в комнату на верху Железной Башни. Последние три года он редко ночевал здесь, и даже унес отсюда некоторые из своих книг, чтобы изучать их в свои покоях. Горшки, кувшины и бутылки из синего, зеленого и фиолетового стекла, в которых он хранил волшебные зелья и электуарии, состав которых не знал никто, атласы и горелки, тигли, пузатые реторты, перегонные кубы и водные бани, все они стояли рядами на полках, покрытые пылью и окутанные бледной паутиной; очаг замерз; оконные стекла залепило грязью; стены заплесневели, а воздух был спертым и затхлым. Король сидел, глубоко погрузившись в раздумья; перед ним на шестиугольной подставке лежала самая отвратительная из его книг, та самая, откуда несколько лет назад он вычитал заклинание для вызова злой силы, которая должна была сокрушить Демонландию и обречь на смерть всех ее лордов.

Страница пергамента, на которую он смотрел, выцвела от старости, и была написана на древнем, давно не используемом языке, тяжелыми и черными буквами. Большие начальные буквы и иллюстрации на широких полях когда-то были раскрашены темно-золотой краской и представляли ужасные лица, змей, жабоголовых людей, обезьян и мантикор, суккубов и инкубов, переплетшихся в непристойных позах. Король повторял опять и опять написанные на странице слова, стараясь вникнуть в их значение, ибо в них содержалось древнее пророчество, в котором говорилось о судьбе королевского дома Горисов Ведьмландских:

Будет дом твой всегда стоять
Вечность будет над ним сиять.
Должно только твердо ступать
Убеждений не забывать.
Но придет нечестивый тот
Кто задумает злой комплот.
К черной магии он придет
И родится ужасный плод.
Схвачен будет кошмарным злом,
Жизнь утратит, идя напролом,
Проклят вечно и поделом
Прекратится на нем твой дом.
Будет в Адском гореть огне
Не придет подмога изве.
Вечность будет томиться на дне
Никогда не увидит Карсё.
Рассказали то звезды мне.

Король Горис встал и подошел к южному окну. Шпингалеты заржавели, он рванул их и они со скрипом разошлись, осыпав его грязью и песком. Он открыл окно и посмотрел наружу. Глубокая тихая ночь, ни звука. Далеко на лугах огоньки, свет костров лагеря Лорда Джусса. Там собрались враги, целая армия врагов.

Едва ли кто-нибудь смог бы сейчас без дрожи посмотреть на Короля, стоящего у окна, ибо высокая худая фигура в железной раме казалась не существом из плоти и крови, но твердым холодным камнем, а его лицо походило на потрет какого-нибудь темного бога, вырезанный из камня много лет назад давно умершим резчиком, и запечатлевший безжалостную силу, презрение, жестокость и властность. И казалось его лицо бесконечно древним и неподвластным возрасту, как глубокая ночь или первосотворенный мрак, и, одновременно, юным, как новорожденная ночь.