Змея, крокодил и собака

Поэтому я со всем возможным тактом расспросила её о молодом человеке, которого она называла сэром Генри. У него были густые вьющиеся чёрные волосы с пробором посередине, кавалерийские усы, серые или бледно-голубые глаза и длинные ресницы. Среднего роста, стройный, светлолицый, с довольно острым подбородком и узким носом. Понимаю, что описание слишком расплывчато, чтобы принести какую-то пользу (тем более, что, если моя глупая идея верна, то, очевидно, он был замаскирован). Однако я делюсь ей с вами, потому что в голову мне пришла другая и очень тревожная мысль. Отсутствие попыток этого человека продолжить знакомство с Нефрет может быть связано с тем, что он уже не находится в Англии. Твои недавние письма пытались успокоить нас, дорогая Амелия, но я отлично знаю тебя, и чувствую формальность и сдержанность, заставляющие предполагать, что вы что-то скрываете от нас. Я не призываю тебя к большей искренности, я ценю нежную привязанность, которая удерживает тебя от желания добавить лишний груз к нашим тревогам. (Хотя я могла бы добавить, моя дорогая подруга и сестра, что домыслы часто оказываются страшнее истины.) Логика также приводит меня к выводу о том, что, если детям угрожают, то вы с Рэдклиффом должны находиться в ещё большей опасности. Умоляю, береги себя! Обуздай своё отважное пристрастие очертя голову бросаться в гущу опасности! И попытайся удержать Рэдклиффа – хотя я знаю, что это нелёгкая задача. Напомни ему, как я напоминаю тебе, что существуют те, для кого ваши здоровье и безопасность важны не менее их собственных. И главная из этих людей –

твоя любящая сестра,

Эвелина».

Слёзы застилали мне глаза, когда я читала последние строки. Как благословенна я, одарённая такой любовью! И как я недооценивала Эвелину! Лекция Рамзеса о предубеждениях не имела в виду меня (по крайней мере, я верила этому), но всё, что он написал о себе, в полной мере можно было высказать и в мой адрес. И кому, как не мне, следовало знать это лучше всех? Разве я не видела, как Эвелина хладнокровно противостояла отвратительной мумии? Разве я не слышала, как она приняла предложение, заставлявшее каждый нерв трепетать от отвращения, в надежде, что тем самым сможет спасти тех, кого любит?[223] Я была виновна в предрассудках в отношении моего собственного пола – в той же степени, как и слепые, предвзятые мужчины, которых я осуждала.

Эвелина ни словом не обмолвилась о случившемся. Вместо этого она изо всех сил пыталась найти ответ на загадку. Блестящий анализ – ум, породивший его, являлся столь же острым, как и мой собственный.

Сайрус перечитывал письмо Рамзеса. Тонко чувствуя малейшие колебания моего настроения, он мягко произнёс:

– Что случилось, Амелия? Рамзес не упомянул о каких-то плохих новостях? Мне трудно поверить, что он мог что-то забыть или чем-то пренебречь, но…

– Вот тут вы правы. Эвелина гораздо деликатнее обращается с моими чувствами, чем мой сын. – Я сложила письмо и сунула его в карман. Пусть оно остаётся лежать там, близ сердца, чтобы напоминать и о моём везении, и о моём позоре! – Надеюсь, вы простите меня за то, что я не поделилась этим с вами, Сайрус, – продолжала я. – Я увидела выражения нежной любви, заставившие меня прослезиться.