Змея, крокодил и собака

Абдулла вернулся в дом, где держали Эмерсона, и обнаружил там абсолютную чистоту. Полицейские отрицали, что забирали что бы то ни было, и я охотно поверила им, так как действительно не имело никакого смысла обыскивать место преступления. Казалось очевидным, что похититель вернулся и изъял все обвиняющие его улики. Это был зловещий знак, но у меня не хватало времени ни думать о последствиях, ни бороться с журналистами, которые, как и предсказывал Сайрус, осадили нас, требуя новостей. Доктор Уоллингфорд переехал в одну из комнат и сосредоточился на своём самом важном пациенте. Врачу пришлось проявить неусыпное внимание, потому что бессознательное состояние сменилось горячкой, и в течение двух дней понадобились все объединённые усилия, чтобы помешать Эмерсону навредить себе или нам.

– По крайней мере, теперь ясно, что его физическая сила серьёзно не пострадала, – заметила я, поднимаясь с пола, куда меня отшвырнула размахивавшая рука Эмерсона.

– Это сверхъестественная сила мании, – заявил доктор Уоллингфорд, потирая ушибленное плечо.

– Тем не менее, я считаю такое поведение обнадёживающим фактом, – сказала я. – Я уже видела его раньше в подобном состоянии. Это моя вина, мне бы следовало лучше знать... Держите ему ноги, Сайрус, он снова пытается вскочить с постели!

Анубис осторожно удалился на верхушку комода, где, свернувшись в клубок, наблюдал за суматохой расширившимися зелёными глазами. В коротком затишье, последовавшем за буйством Эмерсона, я внезапно услышала низкий урчащий звук. Кот мурлыкал! Абдулла посчитал бы это ещё одним признаком дьявольского разума, но я почувствовала странный, иррациональный всплеск возродившейся надежды, как будто мурлыканье существа было хорошим предзнаменованием, а не наоборот.

Мне потребовалось всё моё мужество на протяжении этих нескончаемых ужасных часов, но после того, как миновала третья полночь, я рискнула предположить, что худшее позади. Эмерсон наконец-то лежал неподвижно. А остальные сидели вокруг кровати, обрабатывая синяки и переводя дыхание. Перед глазами всё плыло, голова кружилась, в голове ни одной мысли из-за нехватки сна. Происходящее казалось нереальным, напоминая двухмерную фотографию какого-то прошлого события – дымящий фонарь, отбрасывающий тени на напряжённые взгляды присутствующих и измождённое лицо больного, и тишина, не нарушаемая ничем, кроме шелеста листьев за открытым окном и медленного, но правильного дыхания Эмерсона.

Вначале мои чувства не осмелились поверить этому знаку. Когда я встала и на цыпочках подошла к кровати, доктор Уоллингфорд сделал то же самое. Осмотр был кратким. Когда врач выпрямился, на его усталом лице заиграла улыбка.

– Это звуки сна, естественного сна. Идите отдыхать, миссис Эмерсон. Он захочет увидеть вас здоровой и улыбающейся, когда проснётся утром.

Я пыталась сопротивляться, но не смогла. Сайрусу пришлось чуть ли не нести меня на руках в соседнюю гардеробную, где поставили лежанку. Подсознание – в которое я твёрдо верю, несмотря на сомнения в его существовании – определило, что теперь можно отказаться от бдения, и я спала мёртвым сном не менее шести часов.

Проснувшись, наполненная энергией, я вскочила с постели и бросилась в соседнюю комнату.

По крайней мере, собиралась. Меня внезапно остановило зрелище, представшее передо мной – смертельно бледное существо, невероятно растрёпанное, неряшливо полуодетое и дико озирающееся вокруг. Прошло несколько секунд, прежде чем я узнала собственное обличье, отразившееся в зеркале над туалетным столиком.

Быстрый взгляд через дверной проём заверил меня, что Эмерсон всё ещё спал, а милый доктор со съехавшими набок очками и полуразвязанным галстуком дремал в кресле рядом с кроватью. Я поспешно приступила к выполнению некоторых необходимых восстановительных процедур, в том числе расчёсыванию волос, пощипыванию щёк для придания им естественного цвета, а затем облачилась в свой самый изысканный халат с оборками и кружевами. Мои руки дрожали; я трепетала, будто молодая девушка, готовящаяся к свиданию со своим возлюбленным.

Звуки из соседней комнаты заставили меня метнуться к двери, потому что я узнала недовольные ворчания и стоны, которыми Эмерсон привык приветствовать наступающий день. Если он и не стал собой, то неплохо подражал.

Сайрус, очевидно, подслушивавший за дверью, вошёл одновременно со мной. Доктор Уоллингфорд жестом показал нам не приближаться. Опершись на кровать, он спросил:

– Вы знаете, кто вы?

Он устал до изнеможения, бедняга, иначе, без сомнения, выразился бы поудачнее. Эмерсон уставился на него.

– Чертовски дурацкий вопрос, – ответил он. – Конечно, я знаю, кто я. И раз уж на то пошло, то кто, к дьяволу, вы такой?

– Профессор, прошу вас! – воскликнул Уоллингфорд. – Что за язык! Здесь дама.

Глаза Эмерсона медленно исследовали комнату и, наконец, остановились на мне. Я стояла, скрестив руки на груди, пытаясь сдержать трепетание оборок, выдававшее бешеное биение сердца.

– Если её беспокоит мой язык, она может покинуть комнату. Я её не приглашал.

Сайрус не мог больше сдерживаться.