Змея на груди

Штыкин нажал на кнопку рядом с массивной дверью, мелодичные колокольчики мягким звоном отозвались внутри. Пока они ждали, Василий Карлович с едва заметной улыбкой наблюдал за Пульхерией, почти читая ее мысли, он хотел что-то ей сказать, но не успел, дверь беззвучно распахнулась.

Мужчина, стоявший в дверях, оказался худым и высоким, лет около пятидесяти, с изрытыми оспой щеками, глубоко посаженными серыми глазами и коротким бобриком седых волос. Подчеркнуто прямая спина и гордо поднятая голова свидетельствовали о том, что перед ними не хозяин квартиры, а его слуга.

– Слушаю вас, господа? Вы приглашены?

– Нет, – Штыкин дал дворецкому свою визитную карточку, потом достал удостоверение. Слуга внимательно изучил их и вежливо поклонился. Штыкин улыбнулся.

– Мы хотели бы поговорить с Всеволодом Вениаминовичем…

– Конечно. Он принимает гостей. Коктейли подали на веранде. Я сообщу ему. – Он шагнул в сторону, давая им пройти. – Пожалуйста, подождите здесь.

Прихожая, в которой они оказались, была очень просторной, пол ее был зеркальным, темным с искристыми вкраплениями. Возле двери лежал под цвет пола ковер. Когда Пульхерия сошла с него, то с удивлением почувствовала, что от пола исходит ровное тепло. На нем можно было запросто спать без одеяла. У стен стояли массивные стулья, глядя на которые она вспомнила про мебельный гарнитур, за которым гонялись Остап Бендер и Киса Воробьянинов. Стены украшали светлые пейзажи в скромных рамах, глядя на которые сразу становилось понятно, что перед вами подлинники настоящих мастеров, стоящие кучу денег. Двойные двери с витражами были закрыты неплотно. Василий Карлович шагнул к ним и распахнул. Все с удивлением стали разглядывать длинный стол, накрытый скатертью, который сервировали несколько официантов. Тонкий, изящный фарфор, сверкающий хрусталь, столовое серебро свидетельствовали о достатке, основательности и традициях. Стол украшали причудливые композиции из цветов, подобранные с большим вкусом.

Вся роскошная обстановка гостиной была классической, продуманно гармоничной. Только вместо картин по периметру на стенах висели телевизионные панели, по две на каждой стене, акустическая аппаратура была расставлена так, чтобы не очень бросаться в глаза. «Очень удобно смотреть телевизор из любой точки гостиной, прямо из-за стола, не отрываясь от тарелки, – подумала Пульхерия. – К тому же если с соседом по столу не о чем говорить, то экран телевизора подскажет тему для разговора. Можно также мужикам собраться и посмотреть футбольный матч с пивом и креветками». Телевизионные панели и акустические колонки были, пожалуй, единственной модной урбанистической деталью в гостиной.

– Живут же люди! – не сумев скрыть зависть, прошептал Штыкин.

– Да-а! – в один голос согласились с ним Пульхерия и Василий Карлович.

– Что-то праздновать собрались, а мы им сейчас всю малину испортим…

Штыкин умолк, обернувшись на звук приближающихся шагов.

В прихожую вошел высокий, плотный человек в сером со стальным отливом костюме. Его лицо было спокойным, но нахмуренные брови свидетельствовали о том, что спокойствие было лишь маской, удерживаемой силой воли.

Штыкин шагнул ему навстречу.

– Всеволод Вениаминович…

– Сюда, – коротко бросил Вольский, свернул в сторону по коридору и резко распахнул дверь.

Они прошли в кабинет. Хозяин закрыл плотно дверь, прошел к глубокому креслу за широким столом и упал в него. Лицо его оставалось непроницаемым. Он зачем-то взял в руки газету и тут же бросил ее на стол, только после этого поднял глаза. Пульхерию они поразили: черные, бездонные, горящие как угли. Это были глаза человека страстного, чувственно-агрессивного, способного на безрассудство.

– Итак, Игорь Петрович, с тех пор как мы виделись с вами, если мне не изменяет память, прошло около десяти лет?

Штыкин согласно кивнул. Лицо Вольского мало чем отличалось от того, которое он помнил: больше седины в волосах, да резче голос, в остальном и время, и судьба, казалось, были милостивы к Вольскому-старшему. Штыкин позволил себе осмотреть богато убранную комнату: массивные книжные шкафы с тисненными золотом переплетами, дорогие безделушки, бронзовые фигурки лошадей, небольшие картины в дорогих рамах. Потом придвинул стул и предложил сесть Пульхерии, наконец сел сам. Следователь Ретивый последовал их примеру. Штыкин улыбнулся хозяину кабинета:

– Если быть точным, десять с половиной лет.

– Я смотрю, вы теперь работаете в прокуратуре.

Штыкин проигнорировал интерес хозяина к его карьере.

– Разрешите вам представить Пульхерию Афанасьевну и следователя по особо важным делам Василия Карловича Ретивого.

Вольский без особого интереса скользнул взглядом по Василию Карловичу и коротко взглянул на Пульхерию. Левая бровь его слегка приподнялась и тут же вернулась на место, после чего он вновь внимательно посмотрел на Штыкина.

– Сейчас я очень занят. У меня сегодня день рождения, приглашено много гостей. Если вы не возражаете…

– Поздравляю, но мы, как вы понимаете, пришли к вам не за этим. У нас есть информация о Вячеславе.

– О Славике?