Змея на груди

Все разошлись по комнатам, а Пуля с подругой остались убирать со стола и мыть посуду. Им помогал Егор. Парень оказался хозяйственным и проворным. Если бы не он, они до утра наводили бы порядок.

Когда Пульхерия поднялась к себе, Иоланда Марленовна уже спала. Стены комнаты сотрясал ее богатырский храп. Пуля хотела включить свет, щелкнула выключателем, лампочка под потолком пару раз мигнула и погасла. Она чертыхнулась и, натыкаясь на стулья, прошла к кровати. В темноте нашарила ночную рубашку, переоделась и направилась в комнату Марины.

Там коротко приказала подруге: «Подвинься», улеглась рядом с нею, накрылась с головой одеялом и провалилась в сон.

Запах только что сваренного кофе, настоящего, а не какого-то там растворимого, разбудил Пульхерию. Она сладко потянулась и встала с кровати. Вся ее одежда осталась наверху, но ей не хотелось подниматься на второй этаж, поэтому она вышла на веранду в ночной рубашке. За столом сидели Владимир Александрович, Клавдия Ивановна, Егор и Марина.

– Всем доброго утра! Я хочу кофе, – требовательно объявила Пуля и уселась за стол.

– Пульхеша, с добрым утром, – приветствовала ее Клавдия Ивановна и, не удержавшись, сделала ей словно маленькой девочке замечание, – пока Марина варит тебе кофе, пойди, умойся и было бы неплохо, если бы ты все-таки оделась.

Пульхерия вздохнула и со скорбной миной потопала наверх. Переодевшись, она хотела спуститься вниз, но взгляд ее задержался на Иоланде Марленовне. Было в ней что-то, что ее насторожило. Только вот что? Она подошла ближе. Ладуся спала очень тихо, укрывшись одеялом с головой. Пуле почему-то вдруг стало страшно. Она осторожно потянула одеяло на себя… и увидела пустые остекленевшие глаза мертвой женщины. На ее шее были отчетливо видны характерные следы чужих безжалостных пальцев.

Глава двадцать вторая

Забота о ближних состоит не только в том, чтобы оказывать им много внимания, сколько в том, чтобы оказывать его своевременно.

Жан де Лабрюйер

Дрожащей рукой Пульхерия закрыла Иоланде Марленовне глаза. Она часто видела в кинофильмах, как это делается. Сама же делала это впервые в жизни. Больше всего ее поразило то, что кожа женщины была очень холодной, как у тушки цыпленка, которую только что достали из холодильника.

Это почему-то успокоило ее и, когда она спустилась вниз, то уже знала, что будет делать.

Самое главное – увезти с дачи родителей Марины. Они не должны ничего знать. Владимиру Александровичу в субботу предстояло празднование юбилея, а известие, что ночью была убита женщина, молодого и сильного человека может выбить из колеи, не говоря уже о восьмидесятилетнем старике. Поэтому Пульхерия решила до поры до времени никому ничего не рассказывать. Легко сказать «не рассказывать». Труднее всего – сохранять спокойствие, вести себя как ни в чем не бывало.

Она прошла на веранду и села за стол. Чашка с ароматным черным кофе уже поджидала ее.

– Как там Ладуся? – спросила Клавдия Ивановна.

– Спит без задних ног. Она так вчера храпела, что я убежала к Марине. А где Семен Васильевич? – невозмутимо поинтересовалась она.

– Тоже спит, – ответил Владимир Александрович. – Я пытался его растолкать, но он только что-то промычал в ответ и на другой бок перевернулся.

«А его жена рада была бы перевернуться, да теперь уже никогда этого сделать не сможет. Разве что в гробу», – подумала Пульхерия.

– Пуляша, ты чего такая тихая? – встревожилась Марина. – Голова болит?

– Просто раскалывается, – уцепилась Пульхерия за неожиданную подсказку. – Мне даже думать больно. Даже не знаю, как я сейчас поеду.

– А ты с Маришкой здесь оставайся, на свежем воздухе головная боль быстрее пройдет, – посоветовала Клавдия Ивановна.

– Нет, нет, мне надо срочно в Москву, если хотите, я вас до дома подброшу?

– Я даже не знаю, – призадумалась Клавдия Ивановна, – мы, конечно, собирались сегодня домой, но не так рано. Да, ты поезжай, мы на электричке доберемся.

– Пуляша, ты же собиралась со мной здесь побыть подольше? – заныла Марина.

– Да я скоро вернусь, ты по мне даже соскучиться не успеешь. Клавдия Ивановна, собирайтесь. Охота вам в электричке трястись, а потом в метро париться…

Больше уговаривать стариков не пришлось, сложнее оказалось отговорить от прощания с Иоландой Марленовной. Клавдия Ивановна уперлась: «Пойду, поцелую на прощание Ладусю. Она мне этого не простит».

У Пульхерии чуть не сорвалось с языка: «Она в этом уже не нуждается». Неожиданно ей на помощь пришел Владимир Александрович.

– Клава, твоя подруга непременно попросит, чтобы их тоже до дома довезли, а они живут на другом конце Москвы, – напомнил он жене, – Пульхерия тогда точно опоздает. Уйдем, не прощаясь, по-английски.