Змея в изголовье

Сетх-Ка любил своего отца и все же невольно его опасался. Было в нем что-то от дремлющего льва. Он не ярился, не угрожал, не сотрясал воздух пустыми словами – сразу наносил удар, быстрый и беспощадный. Личную его стражу можно было сравнить с рядом острых клыков, не знающих жалости.

В обычное время отец был улыбчив, расслаблен и мог показаться почти бездеятельным, впрочем, как и любой, даже самый грозный лев. Но сейчас, похоже, был не тот случай. Сетх-Ка чувствовал это и невольно опасался будущей встречи. Перехватив при входе в залу официальных приемов взгляд Микенца, как всегда пристальный и враждебный, он невольно съежился и сбился с шага. Казалось, договориться с леопардом было куда легче, чем заставить улыбнуться этого гиганта. Микенец как ни в чем не бывало посторонился, впуская хозяйского сына.

Фараон сидел на золотом троне, ожидая своего отпрыска. Тот был хорош собой и напоминал свою безвременно ушедшую мать в ее лучшие годы. Стройный, пожалуй, даже тонкий, улыбчивый, с кроткими оленьими глазами и изящными чертами лица. Конечно, грубоватому Ба-Ка есть кого опасаться, состязаясь за любовь юной красавицы.

– Сегодня в храме, – едва ответив на приветствие, начал фараон, – как ты сделал это?

– Мне легко сказать правду, но в нее, мой повелитель, нелегко поверить. Я понимаю зверей и птиц, чувствую их, и они, милостью богов, понимают меня и исполняют то, что я им говорю.

Фараон смерил сына долгим, изучающим взглядом. Поистине такая необычайная способность – великий дар богов. Но для чего, с какой целью они выделили его младшего сына среди всех прочих? Боги ничего не делают просто так: дар одного из них всегда порождает зависть у другого. Потому, чем больше даров, тем опаснее. Фараон не стал делиться своими опасениями с младшим сыном, лишь величаво склонил голову, показывая, что слышит собеседника.

– Хорошо, давай поговорим о другом. Там, у алтаря, рядом с тобой стояла девушка.

– Асо? Да, я узнал ее, хотя и не сразу. Очень милая девушка.

– Ты находишь ее привлекательной?

– Даже слепой сочтет ее привлекательной, лишь услышав голос. Но для чего ты меня спрашиваешь об этом?

– Твой брат Ба-Ка вбил себе в голову, что ты желаешь взять ее за себя, и очень зол из-за этого.

– Отец мой, – почтительно ответил Сетх-Ка, не скрывая удивления, – он и мне говорил о том. Но у меня и в мыслях не было брать себе жену. Я хотел просить вас позволить мне стать жрецом, ибо чувствую, что божественная сила приходит в мир через меня. Не знаю, по чьей милости, но это так. И я не желаю противиться воле богов. Править землями, водить в бой армию и собирать налоги с подданных для меня чересчур обременительно.

Фараон поднял глаза к потолку, чтобы скрыть досаду. Сегодняшняя выходка Ба-Ка чрезвычайно насторожила его. Столь горячий и склонный полагаться на силу наследник в случае чего может стать действенным орудием в руках хитроумных наставников вроде Асхотена. Ему ли не знать о том? Некогда он и сам таким был. Когда-то именно Асхотен помог ему завладеть престолом, отодвинув любезного братца. Тот был сыном египетской принцессы, а не ливийки, как он сам. Но в спорном вопросе жрецы высказались за него.

Нынче, похоже, назревает что-то подобное. Нельзя дать верховному жрецу Ниау, которого хитрость и коварство сделали своим воплощением, даже шанс одержать победу. Для этого следовало приблизить к себе Сетх-Ка, создать из него достойный противовес брату. Но того, похоже, больше интересуют птички и зверушки, чем Верхний и Нижний Египет. Досадно, весьма досадно.

Он поднялся с места. В какой-то миг ему показалось, что звероголовые боги, изображенные на стенах, внимательно следят за ним, ожидая его слова. Пожалуй, следовало бы младшего сына ближе познакомить с Асо, когда б не было уже поздно, слишком поздно. Но сказать об этом было бы кстати, ведь ему же неизвестно, что девушка, отчего-то едва не лишившаяся чувств во время мистерии, вот-вот отправится в безвозвратное плавание по Нижнему Нилу.

В этот самый миг, когда он вышел из минутной задумчивости, в залу почти вбежал, в отчаянии оттолкнув стражника, младший брат фараона, правитель Нехенского нома.

– Моя дочь умирает! – с порога начал он. – Угасает на глазах!

У самого дворца наперерез фараону и его свите бросился возбужденный Ба-Ка:

– Отец, правда ли, что говорят?!

– В людской молве всегда есть правда и всегда есть ложь. О чем ты?

– В столице толкуют, что Асо при смерти!

– Толпе лучше бы толковать о ценах на зерно и фрукты, – отрезал фараон, не скрывая досады. – Хотя постой, – он положил руку на плечо сына, – что еще там говорят?

Наследник престола вскользь поглядел на дядю, шедшего в полушаге за спиной повелителя Египта.

– Что на принцессу навели порчу те, кто не желает возвышения ее отца – единственного законного правителя… – Ба-Ка прервался. – Отец, прости, это не я, это они так говорят.

В другой момент фараон взорвался бы от негодования, но сейчас крамольные речи были ему только на руку.

– Вот, значит, как?! – оглядываясь на брата, процедил он.