Змея в тени орла

Йервалъде…

Йервальде. Это ушедшее солнце отражается от льдов, от бесконечных ледяных полей, что сковывают плоть Северного Океана. В долгие зимние ночи, когда тьма укрывает землю и замирает жизнь в ожидании новой весны, только йервальде полыхает на небесах как память о солнце. Как тень его. Красочная, завораживающая, дивно-переменчивая, но холодная и безжизненная тень.

Земле нужен отдых. И если людям хватает коротких часов, чтобы проснуться полными сил, земле необходимы долгие месяцы. Месяцы ночи и тьмы.

Иервальде.

Память удерживает слово. И цепляется за блеклые, тускнеющие, уходящие в небытие видения.

Воспоминания?

Лед, Белый. Зеленоватый на сколе. Ледяные поля уходят за горизонт. Холодно. Стоит скинуть одежду, и ветер цепляется в тело когтистыми лапами. Он не со зла. Северный ветер не может быть злым. Но… такой уж он. Колючий.

Зеленая вода в полынье. Вдохнуть поглубже – и вниз. Вода теплая. Ласковая. Это Океан. Он добр, как добр ветер. И строг. Но дети его не боятся этой строгости.

Вперед и вниз, в зеленую полутьму, в полную жизни бездну, укрытую сверху ледяной корой. Рыбы шарахаются в стороны, принимая гибкое тело пловца за хищника-тюленя. Ха! Тюленям далеко до двуногих детей Океана. Но не для охоты нырнул человек. Нет, Просто потому, что тело стосковалось по горько-соленой глубине, потому что захотелось кожей почувствовать ровный ритм дыхания Океана, потому что… Потому что нельзя жить без этого полета-падения в глубину, в податливую упругость воды, в лишенную красок Вселенную…

* * *

– … Ну что, как там наш найденыш?

Говорили по-румийски.

Полутьма. Мягкие подушки. Ковры. Лучики света бьют в щели в бортах кибитки. Дневной свет ударил в лицо, когда человеческая рука отодвинула полог. И сразу вновь потемнело. Светловолосый, светлокожий мужчина загородил выход.

Эфа рассматривала его сквозь ресницы. Оружия при ней не было. Вообще никакого. Так что лучше было лежать тихонько и прикидываться если не умершей, то уж близкой к тому.

Глаза у человека округлились, и он вывалился из кибитки, осеняя себя знаком.

«Анласит». – Эфа сморщила нос.

– Там девчонка! Страшная, как кара божья! – Возбужденный голос доносился сквозь кожаные стены ясно и отчетливо.

– Да парень там, брат Юлиус. Страшен, конечно, спорить не буду, но парень. Просто косища у него. Что ж я, по-вашему, парня от девки не отличу?

– Говорю вам, теперь это женщина!

– Что значит «теперь»? – Женский голос, мелодичный и звучный, был полон насмешки.

Уж не хотите ли вы сказать, брат Юлиус, что парень стал девушкой?

Трое беседовали совсем рядом с бортом, возле которого лежала Эфа.

Зачем анласиты здесь, в степях Эзиса? «Брат Юлиус». Братьями называют на Западе священников. Тех, кто удаляется от мирских дел в стены монастырей и посвящает себя своему богу.

Эфа не шевелилась. Даже глаз не открывала. Слушала и пыталась сообразить, что делать дальше.

Для начала стоило выяснить, кто эти трое. И зачем они (если это сделали они) напали на нее? И почему не убили? И что нужно им сейчас?

Надо полагать, потеряв сознание, она приняла мужское обличье. А потом вновь стала женщиной. Отсюда и обрывки воспоминаний о том, чего никогда не было. О бесконечных льдах. О сполохах в черном небе. О сумасшедшем прыжке в ледяную воду.

Эфа слышала, что где-то на севере, там, где заканчивается вся жизнь, начинается царство холода и тьмы. Может статься, что ледяные поля, уходящие за горизонт, действительно существуют. Но она абсолютно точно знала, что жить там нельзя. Потому что от холода сразу замерзает в жилах кровь. А тело становится куском льда и крошится в морозном воздухе. Даже Твари и чудовища не обитали в тех страшных краях.

Видение было бессмысленным, значит, – о нем нужно забыть.

– Кто-то из вас ошибается, – весело подытожил все тот же женский голос. – Либо вы, брат Юлиус, – после яркого света в темноте этой варварской повозки немудрено принять мужчину с длинной косой за женщину. Либо вы, брат Квинт.

– Я? Да я же сам нашел его. Там, за холмами. И сам принес в лагерь.

– Здешнее солнце, уважаемый, творит с людьми странные вещи. Да ладно уж, – женщина засмеялась, – не дуйтесь друг на друга. Я сама пойду взгляну.

Эфа поморщилась. Женщина, похоже, была главной в компании. Это странно. Впрочем, от людей с Запада можно ожидать чего угодно.

Снова свет. Вновь черный силуэт заслоняет его. Но на сей раз фигура стройнее и тоньше, и солнечные лучи окружают ее, прорываясь в кибитку.

Женщина. И Разящая поневоле открыла глаза, всматриваясь, не понимая, пытаясь понять.

Женщина не была человеком.

– Как ты себя чувствуешь? – пропел мелодичный голос. На языке Эзиса. Хорошо. Не нужно изображать непонимание.

Зеленоватые глаза. Длинные. В обрамлении острых ресниц. И запах. Люди пахли иначе.

– Кто вы? – Эфа проигнорировала вопрос. – Откуда вы?

Разрез глаз. Странно знакомый. Виденный когда-то, где-то… Да! Она видела подобное в зеркале. У нее такие же глаза. У нее самой. Только красные. Полностью красные, а у незнакомки глаза походили на человеческие. Походили достаточно, чтобы считать ее человеком, если бы она пахла, как человек.