Змея за пазухой

Старушка достаточно бодро просеменила через фойе и исчезла за массивной дверью зрительного зала. Ждать пришлось недолго. Первым выскочил взлохмаченный низкорослый человечек в каком-то немыслимом костюме — желтом пиджаке в светло-коричневых яблоках и бордовых брюках с шитыми на бедрах вензелями, как у провинциального шпрехшталмейстера, который ведет цирковое представление. Вместо галстука на шее у него был повязан цветастый бант, а в нагрудном кармане пиджака торчала большая расческа, которой он, видимо, пользовался очень редко.

— Кто, что?! Вы ко мне? — затараторил он со скоростью пулемета. — Говорите, что надо, только быстро! Быстро, быстро!.. — От нетерпения он прищелкивал пальцами. — У меня репетиция, мил-человек! Генеральная!

— Владлен Константинович, быстро у нас не получится, — спокойно ответил Никита. — Но я отниму у вас не более пяти минут. Нам бы где-то уединиться…

— А, вы оттуда… — Режиссер многозначительно ткнул пальцем в потолок; что он подразумевал под понятием «оттуда», Никита так и не понял, но выяснять не стал, лишь согласно кивнул. — В таком случае милости прошу в мой кабинет. Матильда Ксенофонтовна, объявите труппе перерыв. Небольшой! Пять минут! А то знаю я их… башибузуков. Разбегутся, как мыши.

Кабинет режиссера был весьма просторный, но уютный: громадные кожаные кресла, широкий диван — он явно принадлежал к главным труженикам ТЮЗа, о чем свидетельствовали изрядные вмятины, — красивые гардины, массивный стол красного дерева, под потолком — приличных размеров симпатичная люстра с хрустальными подвесками, новенькое ковровое покрытие… Похоже, театр не бедствовал. Впрочем, это было видно и по интерьеру фойе. Никита хорошо помнил, что раньше оно не блистало красотой и ухоженностью — внешность не соответствовала содержанию.

— Так что вас привело ко мне? — спросил режиссер, усевшись на свой «трон» — кресло-вертушку, в котором он утонул.

Похоже, главный режиссер ТЮЗа страдал комплексом Наполеона и был привержен гигантизму. А еще Владлена Константиновича переполняла самоуверенность в непогрешимости собственных суждений, чему Никита сильно обрадовался, — коротышка в желтом пиджаке даже не подумал потребовать от него хоть какой-то документ, пришлось бы врать и изворачиваться. Для него «оттуда» значило больше, чем официальные бумаги.

— Мне нужны некоторые сведения об одном из ваших артистов, — сказал Никита сухим, официальным тоном и назвал имя.

— Георг? — изумился режиссер. — Он что-то натворил? Не может такого быть! Это очень способный актер — талантливый актер! — и весьма приличный молодой человек. Не пьет, не курит, не волочится… м-м-м… за женщинами, наконец, спортсмен. Исключительно порядочная личность! Вот что угодно мне говорите, но я не поверю. Не поверю!

Последняя фраза была сказана с исключительным апломбом; Никита не считал себя большим театралом (да и не был им), но о великом актере и режиссере Станиславском и его знаменитом «Не верю!» был наслышан. Наверное, Владлен Константинович в этот момент воспарил в заоблачные выси, представив на миг, что он театральный мэтр и его суждения — это истина в последней инстанции.

— Не волнуйтесь, — поспешил успокоить его Никита, — ни в чем предосудительном Георг не замешан.

— Тогда я не понимаю причины вашего визита…

— Все очень просто: нам… — Это слово Никита сказал с нажимом. — Нам нужно кое-что проверить. Вы, наверное, знаете о смерти отца Георга?

— О, это был такой человек… — подкатил под лоб глаза режиссер. — Он много помогал нашему театру. Как теперь будет… трудно сказать. Для нас его смерть просто трагедия. Что вы хотите знать?

— Ничего такого, на что у вас не нашлось бы ответа.

— Я весь внимание.

— Мне бы хотелось выяснить, все ли актеры были заняты в спектаклях?.. — Никита назвал, в каких именно, а также дни и часы, когда они шли. — Или, может, кто-нибудь отсутствовал?

Режиссер возмущенно фыркнул:

— Зачем это вам?! Это наши внутренние проблемы, и мы их решаем вполне успешно.

— Надо, Владлен Константинович, надо! — сурово ответил ему Никита голосом всенародного любимца, студента Шурика из кинофильмов Гайдая.

«Доводы» Никиты показались настолько убедительными, что режиссер даже изменился в лице. Похоже, в советские времена ему приходилось встречаться с представителями «конторы глубокого бурения», как тогда втихомолку именовали КГБ, и эти встречи оставили в его памяти неизгладимый след. Видимо, он считал, что и Никита представляет эту «контору», которая поменяла вывеску, но не свою суть.