– Алекс, почему закрыли дело Олега Колоскова?
Кривицкий неожиданно поперхнулся и поторопился отхлебнуть несколько глотков пива, чтобы пробить комок, образовавшийся в горле.
– На то были веские основания, – после некоторой паузы осторожно ответил Кривицкий. – А почему ты спрашиваешь?
– Хотя бы потому, что он мой друг… пусть и бывший.
– Ну уж – друг… – Кривицкий ухмыльнулся.
– Что было, то прошло. Но он
– Да. Он был чересчур большой шишкой, чтобы отдать дело на откуп районному отделению угрозыска. Но я как раз был в командировке, когда Олег приказал всем долго жить. Однако с материалами по делу ознакомился и не нашел ни единой зацепки, которая оспаривала бы версию о самоубийстве. Разве что… – Тут Кривицкий запнулся, немного подумал и продолжил: – Выстрел был произведен в висок, с близкого расстояния, но с левой стороны.
– И что это значит?
– А то, что Олег не был левшой. Тем не менее направление пулевого канала находится в пределах допустимого. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я толкую.
– Понимаю. Стрелял Олег, а не кто-то другой. Но почему с левой руки? И почему следствие не обратило должного внимания на этот момент?
– Почему, почему… Да мало ли что могло взбрести в голову человеку, который в состоянии стресса находится на грани жизни и смерти? Может, в момент выстрела он держал в правой руке фотографию Полины и дочери – она валялась на полу рядом с телом. И потом, дверь была закрыта на засов. А окна с зимы не открывались – Олег терпеть не мог уличного шума, он любил тишину и чистый кондиционированный воздух. Так, по крайней мере, утверждала Полина. Ну и что должен думать в такой ситуации опер или следователь? Напрашивалась только одна версия – самоубийство.
– А вот в этом я не уверен. И Полина, кстати, тоже.
– Ну, ей и положено сомневаться. Она утверждает, что у Олега не было причин для самоубийства. Но ты-то каким боком в этом деле засветился? Только не говори, что он как был твоим другом, так им и остался! И ты хочешь добиться справедливости, потому что Олег хороший человек и тебе его жалко. Эти мантры можно изрекать разве что на поминках. Мы с тобой далеко не мальчики, и что такое настоящая дружба, нам хорошо известно.
– Дело не в дружбе… – Никита немного поколебался, но все же решился: – Перед смертью Олег написал мне письмо, своего рода завещание, в котором сообщил, что его заказали. Кто именно – не назвал. Может, и сам не знал. Он просил помочь Полине и дочери выехать за рубеж. Олег предполагал, что и на них откроют охоту.
Про кредитную карточку и миллион долларов он благоразумно промолчал.
– Так помоги – и дело с концом, – сказал Алекс. – Я тоже могу посодействовать.
– Полина наотрез отказалась уезжать. Она надеется на свою охрану. Что конечно же глупо. Но женщина – как норовистая кобылка: уж если попала ей вожжа под хвост, то ее не остановишь. Полина попросила меня, чтобы я попытался найти убийцу. А еще лучше – заказчика. Она не верит, что Олег мог покончить с собой. Ничто не предвещало столь трагического конца.
– Хочешь поиграть в частного детектива? – Алекс хмуро осклабился. – Ну и дурак ты, Нико. Ты хоть понимаешь, в какую кашу хочешь влезть? Эти богатеи живут как пауки в банке. То, что они жрут друг друга, – пусть их. Но они очень не любят, когда на их кухню заглядывают чужаки. Если ты сунешься в это дело, можешь считать тебя покойником.
– Боишься, что смогу кое-что откопать и твой отдел получит жирный, аппетитный «висяк»?
– А хотя бы и так! – огрызнулся Кривицкий. – Но я уверен, что в этом деле все чисто. Двух мнений быть не может: Олег покончил жизнь самоубийством. Все с этим согласны – и милиция, и прокуратура. Что еще нужно?
– Нужно было всего лишь более тщательно осмотреть место происшествия! – резко ответил Никита и рассказал Алексу про засов. – Я взял с собой образец шпагата и ворсинки, которые находились в замочных скважинах. Нужно отдать их на экспертизу.
Кривицкий посмотрел на Никиту с мученическим видом и приложился к бокалу. Видимо, он хотел выиграть время, потому что пил длинными, медленными глотками, глядя куда-то в сторону. А затем, мрачно глядя на Никиту, заговорил: