Змеиная голова

– Какое еще?

Фон Штайндлер порылся в ящиках стола, достал потертую папку и извлек недавнее распоряжение градоначальника. Нацепив пенсне, он зачитал с наставительной интонацией:

– «Торговля цветами допускается не иначе как по особым свидетельствам, выдаваемым в полицейском управлении…»

Женщина продолжала хлопать глазами.

– Махалкина, где твое свидетельство на торговлю? – громко спросил чиновник, словно обращался к глухой.

Не придумав ничего нового, торговка опять скривила лицо в гримасе скорби.

– Так я не для торговли, ваше благородие! Папеньке! На могилку.

Она подняла глаза вверх и перекрестилась.

– Махалкина, отец твой жив-здоров, каждый вечер у казенки[10] «Коробейников»[11] горланит! – подключился к допросу Свинцов, который уже давно сгрузил найденный труп в прозекторскую и теперь дул чай у подоконника в компании филера Шептульского.

Торговка бросила на околоточного злой взгляд.

– Как же тебе не стыдно? – укоризненно протянул Оскар Вильгельмович.

Филер Шептульский хотел было тоже высказаться насчет незаконной торговли, но к нему подскочил Ардов, только что вошедший в участок.

– Кузьма Гурьевич, у меня к вам дело, – жарко зашептал сыскной чин.

– Слушаю-с.

Шептульский весь подобрался и сделался серьезным. Несмотря на некоторые странности, молодой сыщик пользовался в участке уважением, и поручения от него филер старался исполнять со всем тщанием и в первую очередь. Это давало ему возможность слыть в среде коллег из других отделений непосредственным участником расследования самых невероятных преступлений, которые с блеском распутывал Ардов. Конечно, большую часть обстоятельств Шептульский беззастенчиво сочинял, не забывая выставить себя едва ли не наставником начинающего следователя, но даже в такой интерпретации способности Ильи Алексеевича производили на слушателей сильное впечатление. Бывали даже случаи, когда филеры специально приходили на Фонтанку, 63, под видом ремесленников или мелких чиновников, чтобы Шептульский показал им нарождающуюся легенду сыска. За эту услугу Кузьма Гурьевич обычно брал шесть копеек, которые тем же вечером спускал по дороге домой, награждая себя мерзавчиком[12] в казенке: четыре копейки брали за водку и две – за посуду.

– В бильярдном клубе «Пять шаровъ» по утрам дает уроки игры молодая особа. Зовут Варвара Найденова.

– Понял, – с готовностью ответил филер.

Не дождавшись каких-либо уточнений сверх сказанного, он приблизился к Ардову вплотную и продолжил доверительным тоном:

– Илья Алексеевич, выручайте… Дорогая супруга нуждается в лекарстве, а до жалованья еще три дня… Не могли бы вы…

Ардов полез в карман. Увидев в раскрытом бумажнике сложенные рядком ассигнации, филер облизал губы.

– Сколько стоит лекарство? – спросил Илья Алексеевич.

– Это, видите ли, иноземное снадобье… – забормотал Кузьма Гурьевич. – Из Цюриха… От астмы…

Ардов невозмутимо ожидал.

– Девяносто семь копеек, – наконец выдохнул Шептульский. – Ни больше ни меньше. Да-с.

Едва взглянув на кредитный билет рублевого достоинства, извлеченный Ардовым из бумажника, филер как-то по-особенному всхлипнул и поднял воспаленные глаза, в которых читались одновременно восторг и неуверенность.

– Брантовский рубль? – застенчиво улыбнулся он.

Илья Алексеевич повертел купюру в руках, не очень понимая, что вызвало такую преувеличенную реакцию.

– Так вот запросто и отдадите?

Не веря своему счастью, Шептульский аккуратно взял двумя пальцами банкноту. Ардов отпустил. В то же мгновение особым движением филер скрыл ассигнацию меж пальцев – она растворилась буквально на глазах.

– Насчет вашей особы не извольте беспокоиться – афроншируем[13] в лучшем виде.

C этими словами Кузьма Гурьевич подхватил с подоконника котелок, поклонился и устремился к выходу.

Илья Алексеевич отправился к прозекторскую.

Жарков с силой метал принесенный из клуба бильярдный шар в мясную тушу, закрепленную на цепочке от керосиновой лампы над секционным столом. На соседнем столе располагался уже обнаженный труп из Демидова переулка. Шар ударялся в мясо с глухим звуком и падал в таз на столе, куда была предусмотрительно уложена снятая с мертвеца одежда. Благодаря такому ухищрению опыт не производил лишнего шума и не вызывал беспокойства других обитателей участка. Всякий раз после броска Жарков подходил к туше и замерял штангенциркулем параметры вмятины.

– Могу утверждать с высокой степенью вероятности, что бедняге влепили в глаз точно таким же шаром… – не без гордости произнес он, занося полученные данные в особый бланк. – Может, даже этим… – Он кивнул на шар, оставшийся в тазу. – По крайней мере, шар точно был бильярдным…

Подумав, он поправился:

– Ну, если и не бильярдным, то такого же диаметра… Или близкого…

Покончив со следственным экспериментом, Жарков подошел к шкафчику и наполнил эрленмейер[14] бурой жидкостью из пузатой колбы.

– Удар был такой силы, что дух вышибли напрочь с одного раза.

Петр Павлович осушил эрленмейер и уставился немигающим взглядом на большой палец ноги покойника.

– По крайней мере, других серьезных повреждений на трупе нет, – уточнил он, придя в себя.