Змеиная вода

– Она сказала, что ей нужно подумать. Все же она его любила. Страшно расставаться с тем, кого ты любил… даже когда любви уже не осталось. Извините.

– Дальше, – сухо произнес Бекшеев.

– Дальше… она взяла на раздумье три дня. Просила не мешать ей. Мы с Ольгой не звонили. Не торопили. И я бы принял её выбор. В конце концов, это её жизнь… да и развод сейчас не такая и проблема.

– Одинцов… – Зима произнесла это с упреком.

Одинцов же пожал плечами и ответил:

– Он с ней не справился бы. Не тот характер. И рано или поздно, она захотела бы свободы. Она чем-то тебя напоминала… так вот, на третий день позвонила Софья Васильевна. И сказала, что Надежда умерла.

Слово было произнесено. И упало гранитной глыбой.

– Как? – после недолгой паузы уточнила Зима.

– Её нашли в лесу. У реки. Она часто туда ходила. Брала с собой этюдник и рисовала. Она рисовала, когда нужно было подумать. Ольга говорит, что это хороший способ уложить все в голове. Не знаю. Я рисовать не умею.

Тут Бекшеев его понимал. И дело даже не в умении или неумении. Просто у женщин в голове все как-то иначе работает.

– Её хватились ближе к вечеру. Начали искать. И нашли. Уже мертвую, – Одинцов потер пальцем нос. – Согласно официальной версии, её укусила гадюка. Ранняя осень была, но погода, помню, стояла теплая. И змеи были активны. Там, у реки, обычно ужи. Вот она или перепутала, или просто не увидела в траве.

– Уверены?

– Уже – нет. Тогда… я лично ездил. Это как…

Пощечина.

Хуже.

Это признание его, Одинцова, неспособности сдержать слово.

– Я отвез тело в Петербург. Я нашел хороших специалистов… лучших из доступных. Я даже с некромантом беседовал, но тот сказал, что времени прошло многовато, а смерть была тихой, поэтому четкого следа и не осталось. И да, все подтвердили, что виновата именно змея. Змей там много. Село поэтому и прозвали Змеевка, что змей там много. Одно время там их отлавливали, яд сцеживали и жир плавили. Но это еще до войны…

– Гадюки, конечно, могут ужалить, но… – Зима сменила позу. – У нас в деревне случалось, что кого-то кусала… иногда это даже не чувствуется, особенно, если на покосе там. Просто нога начинает пухнуть, место болит. И ранки тогда видны. Под коленом.

Она и коснулась ноги.

– Но у гадюки не такой яд, чтоб человек сразу умер. Да и не сразу. Потом лихорадит, вроде… и слабость[7]. Потом еще болеют долго.

– Мне сказали, что у Надежды было слабое сердце. Результат того, что им пришлось голодать, мерзнуть… и в целом её здоровье было далеко от идеального. А еще она была беременна.

– Анатолий?

– Нет. Он очень сильно возмутился, когда услышал. Высказался тогда… нехорошо. О моральном облике Надежды. Назвал её недостойной женщиной.

– Это да, – Бекшеев согласился. – Называть он горазд. Ты пытался найти отца ребенка?

– Зачем?

– Возможно…

– Он устроил этот несчастный случай? Нет… тогда у меня и мыслей не было, что речь идет не о несчастном случае.

– А теперь? – спросила Зима.

– Теперь… теперь я не уверен. В том и проблема, что я ни в чем не уверен, – Одинцов встал и потянулся. – Проклятье… галстук этот… бесит.

– Сними, – посоветовал Бекшеев и свой показал. – Как удавка на шее.

– Точно. Спасибо. Тогда… мысль, может, и мелькнула, но уж больно она показалась… как бы это… вычурной. Ты же сам видишь, что обычно убивают куда проще. Нож. Удавка. В крайнем случае яда плеснут или утопят, пытаясь выдать за несчастный случай. А тут – гадюка.

– Сложно, – Бекшеев пытался вспомнит, что именно он знает о гадюках, но не выходило. – Только вполне возможно.

– Это да… потому и расследовали тщательно. Но из дома Надежда сама ушла. И днем её видели.

– Кто?

– Пастушок местный. Мальчишка. Он Надежду знал. Он ей позировал пару раз. И в тот подошел. Она за позирование платила, пару копеек, но для него и то деньги. Молока ей принес. Молоко она взяла и говорила ласково. И никого-то, кроме нее, он не видел.

– А змей?

– И змей не видел. Еще сказал, что было жарко очень. И что Надежда на эту жару жаловалась. А он ей присоветовал в теньке отдохнуть. Плакал. Думал, будто он виноват…

– Ясно. Дальше.

– А ничего дальше. Я занялся похоронами. Предложил Ниночке уехать. Даже настаивал. Она согласилась. И полгода провела на море. Там отличные санатории есть. А потом запросилась домой. Сказала, что скучает…

– Погоди, – перебила Зима. – В этом доме она голодала. Потом там умерла её мать. Следом – отец. И в завершение всего – сестра? И она скучает? Честно говоря…

Зима замолчала ненадолго.

– Меня домой не тянет. Совершенно. И не потому, что мне там было плохо. Но… я знаю, что увижу. И не хочу. Если я вернусь, то признаю, что они все мертвы давно и окончательно. А так… так где-то в душе можно врать себе, что это просто я уехала. Понимаешь?

– Нет, – Одинцов был честен. – Но мне это стремление тоже показалось странным. Теперь я полагаю, что дело было не в доме.

– В Анатолии? – догадался Бекшеев.

Он, конечно, не великий спец по загадочным душам юных девиц, но этот взгляд сложно с чем-то спутать. Первая любовь? И не появилась ли она еще тогда, года три тому, когда была жива сестра? Да, самой Ниночке было… сколько?

Пятнадцать?