Змеиное море

Сверху лежали тяжелые, подбитые пухом одеяла и подушки темно-синих оттенков и цвета морской волны, расшитые золотыми узорами. Он вынул их и отложил в сторону, решив, что на них они будут спать этой ночью. Дальше лежали несколько кожаных свертков. Заглянув в один из них, он увидел, что тот полон украшений – серебряных цепочек с вплетенными в них полированными зелеными камнями и глубоководными жемчужинами. Нефрита потратила часть украшений, которые она носила на себе, во время их путешествия на восток, заплатив ими за припасы, а оставшиеся отдала Селис за то, что та им помогла. Но, похоже, драгоценностей у нее было гораздо больше. Лун начинал понимать, что раксура не считали богатством ни камни, ни даже крепкие цветастые ткани, которые делали арборы. Он даже точно не знал, что именно они считают богатством.

– Как много здесь украшений.

Цветика иронично ответила:

– Это мелочь в сравнении с тем, что насобирал Утес за многие годы.

– Я лишь надеюсь, что мы нашли их все. – Река вытащила чеканный медный чайник и беспомощно махнула рукой. – Он попрятал их по всей колонии. После всего, что произошло…

– Не переживай из-за этого, не сегодня. – Звон забрал у нее чайник и поставил его на горячие камни.

Ища другие постельные принадлежности, Лун отодвинул свертки в сторону. Под ними нашлось шерстяное одеяло, длинный мягкий ворс которого был окрашен в пурпурный тон заката. Оно показалось Луну знакомым. Он вытащил одеяло и увидел, что в него завернуты ножны с ножом и пояс из темной мягкой кожи с выдавленным на нем красным извилистым узором и круглой пряжкой из красного золота. Это были дары консорту, которые Нефрита оставляла в старой колонии у опочивальни учителей, где расположился Лун. Рукоять ножа была вырезана из рога, а клинок сделан из клыка – острого, как стекло, и крепкого, как дорогой металл. Тогда Лун не принял даров, потому что не знал, во что ввязывается, и был почти уверен, что вообще не хочет ни во что ввязываться. А теперь… «Теперь все по-другому», – напомнил он себе. К тому же он все еще очень хотел этот нож.

Он оставил его и ремень поверх драгоценностей Нефриты и кинул одеяло к остальным. Внезапно почувствовав себя неуютно, Лун огляделся, чтобы убедиться, что за ним никто не следит, особенно Утес. Затем он понял, что не видел праотца с тех пор, как они прибыли сюда.

– Где Утес?

Цветика, осторожно разворачивавшая плитку спрессованного чая, сказала:

– Он пошел наверх, чтобы осмотреть королевский уровень. Причем уже давно, – прибавила она, нахмурившись.

Звон уронил на гору одеял последнюю подушку и взволнованно поднял глаза.

– Думаешь, что-то случилось?

– Нет, просто… – Цветика помедлила. – Когда-то давно это место было его домом.

Она была права – наверное, Утес чувствовал себя странно, вернувшись сюда. Лун прикрыл корзину крышкой и сказал:

– Я его найду.

Он поднялся по лестнице в приемный зал, где солдаты разложили свои постели вокруг чаши-очага рядом с фонтаном. Толк все еще был с ними, и рядом с крупными арборами он казался совсем маленьким. Толк помахал Луну, а солдаты лишь уставились на него с настороженным любопытством.

Лун переменился, прыгнул на стену и начал карабкаться по ней, находя в резьбе множество мест, на которые можно было опереться. Они были шершавыми от того, что множество поколений раксура вонзали в них свои когти. Лун поднимался по спиральному колодцу все выше и выше, пробираясь мимо открытых балконов и галерей.

Он услышал, как где-то далеко внизу один голос затянул песню, которая эхом разнеслась по коридорам древа. Лун поморщился. «Пожалуйста, только не сегодня». Он надеялся, что они слишком устали для общего песнопения.

На борту летучих кораблей двор пел лишь однажды, ночью, когда они пролетали над травянистой равниной. Это была поминальная песнь по погибшим членам двора и по колонии, разрушенной Сквернами. Сплетавшиеся воедино голоса звучали так низко и глубоко, были настолько пронизаны болью и утратой, что палуба «Валендеры» дрожала, резонируя с ними.

Тогда Лун ускользнул от Нефриты и отошел к рубке на палубе. Дверь была приоткрыта, и он сунул голову внутрь. Помещение освещалось зачарованным мхом, засунутым в стеклянные свечные лампы. На кровати, которая раскладывалась из одной из скамей у стены, сидел Ниран. Он сказал:

– Заходи уж, не стесняйся. Все остальные так и поступают.

Зная Нирана, Лун принял приглашение, как бы оно ни звучало. Он шагнул внутрь и сел на пол, скрестив ноги. Обычно в путешествии Ниран занимал каюту в трюме, но все помещения под палубой были заняты припасами и арборами. В центре этой каюты-рубки стоял деревянный постамент высотой до пояса, в котором находился кусок небесного острова, удерживавший корабль в воздухе и позволявший ему путешествовать по потокам силы, которая пронизывала Три Мира. Здесь же находились несколько глиняных сосудов с водой и корзины с припасами. На одной стояла керамическая миска и чашка. Рядом с Нираном на одеялах лежало несколько пачек бумаги, а на коленях он держал деревянный планшет для письма. Он сухо сказал: