Змеиное проклятье

– Что мы успеем, никто из нас не может поручится, что останется человеком в следующую минуту. Миг, и ты змея, и вся наша затея летит прахом. Может этой ночью я обращусь в пресмыкающее, или во что похуже? В эту образину с тремя головами, что мы убили сегодня утром. Я всегда ненавидел змей, но что будет, если я сам обращусь в змею?

Лапников промолчал, было слышно, как он громко шлепает по лужам. В небе плыла невидимая луна, временами все-таки прорывающаяся сквозь облачный покрой. Стало заметно холодно.

– Я вот что думаю. – Выдал наконец плетущийся позади журналист – Сейчас Июль, верно?

– Верно.

– Но на дворе, помимо дождя, температура градусов пять.

– Есть такое, ну и что, может это последствия бури?

– Последствия, но не самой бури, а последствия освобождения тьмы. Не врали сказки, скоро тут будет холод и мрак.

– Ты не пугай, и так страшно – сказал Щербинский – вон и дом, дошли слава богу.

Дом впереди был темен и тих, сразу вспоминалась статуя Щербинского младшего, недвижно стоявшая внутри. Над крышей что-то хлопало, гоготало, словно гусь. Только вот не было это гусем, как и голубем или другой какой птицей. Стало совсем темно и попасть в хлопуна не было никакой возможности.

Селянин толкнул дверь, бдительно повел стволом ружья. Но в доме было пусто. Ни скрипа не шороха, видно никакая темная тварь не пробралась в жилище в отсутствие хозяина.

Запалили сразу несколько керосинок чтобы создать как можно больше света и получилось почти как электрический, яркий. Дверь тут же закрыли на засов и подперли тяжелым древним комодом. Лапников хотел подпереть еще и каменным Щербинским младшим, но брат не дал. Упадет еще, чего доброго, разобьется. Окно прикрыли ставнями, и оставили небольшую щелку, чтобы отстреливаться. Селянин сказал что здесь будет проходить основная линия обороны.

Верхней одежды по-прежнему не снимали и в теплой комнате от курток поднимался густой влажный пар. Он клубился белой ватой, и оседал обильно на потолке.

После чего придвинули стол, за которым обедали днем к окну и наставили на него коробки с патронами. Получился некий форпост и эти приготовления Сергею были по душе. Было приятно знать, какой отпор сегодня получит нечисть, особенно после той сумасшедшей ночки в синем домике с совами на крыше.

Есть ничего не стали. Лапников было начал расспрашивать но Щербинский сказал:

– В наших краях в окно может сунуться такая рожа, что твой желудок не выдержит, а мне потом придется отскребать пол.

– Как на войну готовимся, – простонал журналист, – а не спать.

– Если крепок нервами, то пожалуй сегодня и поспишь.

– После прошлой ночи мои нервы нельзя отнести к крепким, – сказал Сергей, загоняя в патронник дробовика патроны двенадцатого калибра, – теперь я стреляю во все что движется. Рефлекс.

– Ты стреляй во все что скользит! – Поучительно заметили бывший зоотехник. – И воет. Горячая ночка предстоит.

– Ой и не говори.

Куртки так и высохли на них. Хозяин дома заявил, что их плотная ткань защитит от всяких укусов и уколов, и поэтому пригодится.

– Ночевать будем так. – Распределял селянин. – Один спит, двое отстреливаются.

– Но разве можно спасть при грохоте двух ружей?

– Можно, он ведь спал. – И Щербинский кивнул в сторону серой статуи.

– А теперь ему и вовсе все равно, – сказал Лапников и испуганно замолчал.

Но селянин не обращал никакого внимания на жмущегося по углам журналиста, он лихорадочно готовился к битве.

– А имя врага нашего – легион. – Пробормотал Сергей себе под нос. – И никуда не деться, не скрыться от него.

– На мороков внимание не обращайте, – снова обратился селянин к спутникам, – те кто внутрь попал не через окно, тот не во плоти.

Сергей вздохнул:

– А топорик какой у тебя есть? Как придет Урунгул, он у меня просто потерей шлема не отделается!

– Вон, в уголке, бери и пользуйся. – Кивнул зоотехник.

Топор был не маленький, с лоснящейся, отполированной многими руками рукоятью. Дерево было потемневшим и гладким, словно покрытым лаком, обух потемневший, как закопченный, а само лезвие сверкало и было востро наточено.

Сергей прищурился и оглядел орудие. Топор выглядел как боевой, таким не зазорно дать Урунгулу по черепу, и шлема теперь нет, так что не спасет ничего.

Еще раз довольно оглядев топор приезжий сказал:

– Если Урунгул со временем все уплотняется и становится материальным, то скоро он не сможет ходить просто так по домам. Ведь когда ни будь он нарвется на топор или на что ни будь подобное и будет убит.

– Я думаю, – Лапников тоже осмотрел топорище, – что когда он станет материальным, он сможет этот топор перехватить, вывернуть, и зарубить нападающего. А то что воплотится он в нечто много сильнее человека, я уверен.

Наконец собрались, разложили амуницию, и настелили койку в углу. Замерли в ожидании, прислушиваясь к дальним крикам Снорунговых порождений.

Луна поднялась над домами и надолго прорвала тучи, залив округу синеватым неприятным светом. Тени пали на землю, а другие тени двигались в темноте, орали, визжали.