Змеиное Солнце

— Мне было тогда около девяти лет. Отец разбудил меня глубокой ночью и велел одеваться. Он сказал, что желает кое-чему меня научить. Я не удивился — отец часто будил меня среди ночи. Порой бросал глиняные шары, так что я в конце концов научился уворачиваться от них не просыпаясь... Но я не о том. В ту ночь мы с небольшим отрядом отправились к одной из наших башен. Я уже не помню, что там произошло, — да отец и не рассказывал. Он лишь сказал: «Изменяют только свои. Чужак может навредить, враг — убить, но изменить...»

— Да-да, я понял, — желая поскорее закончить этот разговор, закивал Хаста.

— Не смей перебивать. Так вот... Мы ехали всю ночь. Когда приехали к той башне, уже рассвело. Но мы не стали идти на приступ, хотя ворота были заперты и мостки убраны. Оставив наблюдателей, мы спустились вниз, на равнину, и начали кого-то искать в лесу. Наконец мы наткнулись на ветхую хижину углежогов. Рядом с ней сидел, переводя дух, словно после долгого бега, молодой мужчина. При виде нас он громко вскрикнул, вскочил и снова бросился бежать. Он прыгал между камней и деревьев, словно олень, но все впустую — ни одному оленю не удавалось уйти от моего отца ... — Взгляд Ширама затуманили воспоминания. — Странный то был человек, я таких и доныне не видал. Он был с головы до пят разукрашен извивающимися полосами, похожими на водовороты или вихри, — должно быть, колдун, а может, раб из далеких земель или то и другое...

— А знаешь... — начал было Хаста, однако прикусил язык.

— Его схватили и притащили к башне, — не слушая его, продолжал Ширам. — Отец потребовал открыть ворота и опустить мостки. Но там, как вот сейчас, решили биться до последнего. Тогда отец вытащил клинок и отрубил раскрашенному пясть, а его воин прижег рану. Я до сих пор помню, как тот колдун заорал. Но башня молчала. Затем отец отрубил ему руку по локоть. Потом глянул на меня, дал мне свой меч и приказал отрубить пленнику кисть другой руки. Прежде я никогда такого не делал. Я глядел на этого человека — он уже, кажется, ничего не чувствовал и не соображал. Он пытался упасть, но пара крепких воинов держали его. Кровь сочилась из прижженной раны, и он кричал так, словно с криком из него выходила душа. Меня замутило от запаха горелой плоти, но я не мог оторвать от него взгляда. Должно быть, я стоял и смотрел слишком долго, потому как отец отвесил мне тяжелую затрещину и крикнул: «Руби!» Я взмахнул мечом и на выдохе ударил, как много раз до этого по кабаньей туше. Пясть осталась в руке у державшего его воина. Второй воин тут же ткнул факелом в рану. Но раскрашенный, кажется, уже не заметил этого — продолжал себе кричать. Затем он наконец умолк, и его бросили со скалы в поток. Отец кинул отсеченную мной пятерню вслед убитому. И тут из башни кто-то прыгнул прямо в пропасть, в бурлящую внизу реку... Вскоре после этого осажденные спустили мостки и открыли ворота. Отец вошел в башню. Он казнил всех, кто был там, и воинов, и рабов, но их он убил быстро. И все твердил: «Воздаяние! Воздаяние!»

— Но что там произошло? — спросил Хаста, в котором отвращение боролось с любопытством.

— Не знаю. — Ширам пожал плечами. — Отец не говорил, а я не спрашивал. У нас не принято задавать пустые вопросы. Все, что отец желал мне показать, он показал.

— Да уж... — Хаста покачал головой. — Но зачем ты мне все это рассказал?

— Чтобы объяснить, что воздаяние неизбежно. Эти в башне признали владыкой мятежника Кирана, который пытался сжечь нас с тобой в столице. Мы накормим их тем, чем они накормили нас.

Ширам обернулся к воинам, под укрытием стены терпеливо ожидающим его приказов:

— Тащите хворост и масло. Они сами выбрали свою участь.

* * *

Башня пылала. С наветренной стороны хворост был обильно засыпан конским навозом, и смрадный черный дым вползал в каждую щелочку меж камней, не давая защитникам вздохнуть. Ширам равнодушно следил за расправой.

— Там люди, — напомнил Хаста.

— Там изменники, — не глядя на него, бросил саарсан. — Но можешь не волноваться — они воины и, несомненно, предпочтут быть убитыми в бою, а не превратиться в копченый окорок. Следи за воротами.

Хаста замолчал, подбирая слова для ответа. Но в этот миг дубовые ворота башни и впрямь распахнулись. Из нее с ревом вниз по склону устремился отряд защитников — всего-то дюжины полторы. Ширам обнажил меч, но изящная твердая рука Арза-Бану легла ему на плечо.

— Ты нынче и без того покрыл свое имя славой. В том, чтобы истребить этих упрямцев, ее будет немного. Просто отдай приказ. Отныне ты не только саар рода Афайя, тебе нет нужды всякий раз идти в бой перед своими воинами.

Ширам бросил на седовласую воительницу недовольный взгляд, но кивнул и приказал:

— Принеси мне их головы.

— Как пожелаешь, повелитель, — склонилась она, и воины рода Бунгар ринулись навстречу защитникам башни.

Схватка завершилась, едва начавшись. Впрочем, в ее исходе никто и не сомневался.

— Головы мятежников на пики! — раздавались приказы Ширама. — Поставьте их над воротами, чтобы все знали, как мы караем бунтовщиков.

— У нас есть пленник, — подходя к нему, произнесла Арза-Бану.