Учай словно вспыхнул изнутри. Он пылал от макушки до кончиков пальцев на ногах. От прекрасной девы, что шествовала по небесам, веяло спасительной прохладой. Он шагнул к ней, и вдруг тяжесть и жгучая боль исчезли. Тело его окатило волной такого неземного облегчения, что он сам воспарил навстречу Богине.
Она протянула к нему руки — и будто два огромных вороновых крыла распахнулись за его спиной. Он устремился в сверкающее небо, коснулся ее пальцев — и вспышка ярче летнего полуденного солнца залила ночное небо светом от края до края.
Тело Учая сотрясала дрожь, с губ срывались стоны, а Зарни продолжал свою песнь — негромко, но твердо, будто забивая в плашку гвозди.
Сознание покидало сына Толмая. Мир катился по кругу, вращаясь все быстрее, распадаясь на яркие пятна, наполняя все тело немыслимым блажеством. Колени Учая подкосились, он рухнул ничком и начал скрести ногтями шкуры, покрывавшие настил. Зарни смолк и усмехнулся, слушая, как бьется в беспамятстве могущественный вождь Ингри-маа.
Дождавшись, пока Учай наконец перестал метаться, Зарни спросил:
— Ну что, ты по-прежнему желаешь обрести божественную силу, чтобы приструнить дочь Тумы?
— Что я должен сделать? — пробормотал сын Толмая, ошалело поднимая голову.
— Слушай же меня, — размеренно заговорил песнопевец. — Не думай о Мине, не думай о власти над ингри. Все, что ты пожелаешь, придет само. Твой истинный враг — Арьяла! Да не будет тебе покоя, покуда она стоит на твоем пути…
Глава 2
Брачная ночь
Когда Учай вошел в приготовленную для молодых клеть, сидевшая на лавке Мина даже не встала — лишь исподлобья зыркнула на мужа. По обычаю она пришла сюда первая, тайком улизнув со свадебного пира. Родичи старательно делали вид, что не видят, как она уходит. Вскоре после нее удалился и молодой супруг. Вся прочая родня, и старая, и новая, осталась в разубранном овине за длиннющим столом — есть, пить, веселиться. А место Учая и Мины за столом заняли две соломенные куклы в повседневной одежде молодых. Эти куклы призваны были защитить их от сглаза и обмануть злых духов, которые, как осы на мед, слетаются на всякую великую перемену в людской судьбе, будь то уход души к дедам или зачатие новой жизни.
Мина покосилась на устилавшие пол клети священные ячменные снопы, укрытые пушистыми шкурами, и впервые в жизни ей захотелось зарыдать. Но она лишь отвернулась, сжимая кулаки. Дочь Тумы и сама толком не поняла, что произошло утром во дворе. «Ладно, былого не вернуть, впредь умней буду, — подумала она, сдвинув брови. — Пусть только тронет меня еще хоть раз, хитрый мозгляк! Иди-ка сюда, муженек… Ну-ка, повели мне обувку с тебя стянуть…»
Будто чувствуя недоброе, Учай не спешил подойти к ней. Он затворил за собой дверь и остановился, издали глядя на дочь Тумы. Мина даже удивилась — никакой робости в его узком хорьем лице не было, и все же он вовсе не торопился объявить свои права на побежденную.
— Не нравлюсь? — без приветствий и обиняков спросил он.
— Чему уж тут нравится? — вскидывая голову, с вызовом отозвалась Мина. — Треска ходячая! — И добавила, чтобы уязвить его побольнее: — То ли дело твой арьялец — тот хоть на мужчину похож!
Но Учай продолжал стоять с невозмутимым видом, и Мина продолжала, сердясь все сильнее:
— Батюшка сказал, что ты меня одолел. Стало быть, я отныне твоя. Не я, но отец и боги так решили. Перечить им — на весь род беды накликать. Тут с речами, стало быть, и покончим. Подходи, возьми меня, коль посмеешь!
Учай глядел на нее по-гадючьи, не мигая. Будто и не слушая, пропустил злые слова мимо ушей и сказал:
— Ты мне тоже не нравишься.
— Что?!
Мина приподнялась с лавки, вне себя от изумления. Уж ей ли было не знать, как парни и мужики на нее пялились? Отца страшились, он на расправу крут и нравом горяч, но жадные взгляды она ловила на себе ежедневно. Как только стало известно, что Урхо погиб, сразу несколько присватались. Но отец не торопился, все будущих зятьев перебирал. Вот и довыбирался — теперь этот задохлик ею брезгует!
— Зачем сватался тогда? — гневно воскликнула она, вскакивая. — Раз я тебе не люба, так вот дверь и…