Змеиные боги

– В ведьмин дом ведут всех, всегда в ведьмин дом. Шажок через порожек, и уже тошно. Но там она не обидит, шуганет немножко. Там ее домовой осуждает, всегда осуждал. А вот за болотами хуже, их там кость к косточке, камешек гробовой за камешком. Слушать нужно, бояться. Голову низко-низко к земле-матушке, тогда и сносить можно. Ты первая пойдешь, лю-у-уто будет. – Палец, перемазанный в грязи, удивительно четко указал на полюбившуюся ему Надю, выглядывающую из-за Катиного плеча одним глазом. Елизаров заковыристо выругался и наклонился подобрать свой мусор, предварительно покрутив у собственного виска. Глаз Гавриловой стремительно исчез за Смоль, зато послышался резкий, пропитанный визгливыми нотами голос:

– Совсем больной? Куда я пойду? Кудрявая права, ну его, нужно искать нормального. Если в этой деревне все не сбрендили. Живут в дыре, из развлечений только водка, видать, последние мозги через ноздри вытекли.

– Видать… А ты уже с этой землей роднишься? На их сленг перешла. – Славик засмеялся, пряча деньги в карман, застегнул куртку. Обертку от жвачки и чек он скатал в плотный шарик и щелчком пальцев отправил в жухлую траву на обочине.

Он всегда был непробиваемый. Если во время просмотра фильма ужасов в кинотеатре вместо оглушительного визга слышался грубый смех – не нужно было долго думать, кто так расслабляюще хохотал над расчлененкой. И его простота почти всегда сбивала напряжение.

Наверняка сработало и сейчас. Надя перестала сереть и возмущенно выдохнула куда-то в Катины лопатки:

– Пояснить, куда тебе пойти?

– Шумят, кричат, чужое руками трогают. Как огоньки для хозяев, сладкие, сочные огоньки. Испуганные. Ко времени приехали, к пробуждению… – Юноша сделал резкий стремительный шаг к ним, компания на удивление дружно шарахнулась.

За Катиной спиной начала материться Надя, на ноги которой Смоль налетела двумя ботинками сразу. Тут же отпрыгнула, поворачиваясь к говорящему спиной и дергая за собой друга, впиваясь пальцами в рукав куртки.

– Саша, пошли, а? Хотят дальше развлекаться, пусть развлекаются одни. Я есть хочу, устала.

Стоило развернуться и уйти еще в тот момент, когда рыжий начал свой устрашающий монолог.

Бестужев рассеянно тряхнул головой, перевел настороженный взгляд на замершую около него Катю и с согласным кивком поправил сумки на плечах, направляясь обратно к дому, у ворот которого коза уже доедала вторую лапу, окруженная облаком черных перьев на траве.

– Извини, парень, мы слишком костлявые, если только Павла пожевать, но он уже обделавшийся. Да и мы без двух минут в штаны наложившие, будем невкусные. Сорян, но пойдем мы, ты дальше своими делами занимайся.

Впервые Смоль попала в широкий шаг друга, они почти синхронно сбегали от окружившего их напряжения.

Надя стремительно обогнала их и трусливо рысила впереди, ее перемазанный в грязи чемодан натужно скрипел колесиками, забитыми комьями земли и выдранной травой. Они почти дошли до калитки, Саша уже протягивал к ней руку, когда сзади запел сумасшедший.

Медленно, вкрадчиво, тем самым древним напевом, который будил воспоминания предков внутри, заставлял замирать. Исконно славянские ноты, глубокие и гортанные. Катя стремительно обернулась, чтобы убедиться, что пел именно он. Потому что голос преобразился невероятно – писклявый и смятый, он будто обрел крылья и захватил в плен ее внимание.

Пока волоски на загривке не принялись подниматься дыбом, а сердце не ухнуло о желудок – затравленно и трусливо. Смысл песни был ужасен:

       Спи, дитя мое мило, Будет к осени друго, К именинам третье, Седни Надюшка помрет, Завтра похороны, Будем Надю хоронить, В большой колокол звонить.

– Прекрати! Закрой рот! – Вскрик Нади напоминал вопль раненого зверя. Словно от пощечины она дернулась, со всхлипом пятясь к калитке. Будто это могло спасти от злобной песенки, впереди встал Павел, закрывая ее собой.

– Тише, солнце, не нервничай. Ты посмотри, он же больной, не понимает, что несет. Что с него взять?

– Откуда он знает мое имя? Ты слышал, он обо мне поет.

Гаврилову сильно колотило, дергало словно в конвульсиях. А песня лилась по ветру дальше. Рыжий продолжал ее напевать, перекатываясь с пятки на носок, запрокинув абсолютно счастливое смеющееся лицо к небу. Солнце скрылось, над головой стремительно сгущались тучи. Порыв ветра взметнул вороньи перья, закружил в медленном вихре танца у их ног, бросил в глаза, в рот. Катя прикрыла лицо рукой.

– Успокойся. Он просто слышал, когда к тебе обращались ребята. Мы всю дорогу галдели, по сторонам не смотрели. Непонятно, в какой момент он за нами пошел. Я читала, что душевнобольные люди очень извращенно реагируют на внешние раздражители. Мы новые и пугаем его, должно быть, он пугает нас интуитивно, чтобы опасные незнакомцы исчезли.

– Ты свои книжки можешь засунуть глубоко в жо…