– Верно, – подтвердил тот, – теперь, когда вы знаете правду, должны понимать, каково мне пришлось. Я знал, что мамаша и Лиза живы. Ради их спасения Константин без колебаний убил пассажиров маршрутки. И я уверен: он что-то сделал с бензовозом. Поэтому Геннадий Михайлович не смог выпрыгнуть.
– Из-за ненависти ко мне ты потерял разум, – рассвирепел Костя, – болтаешь невесть что.
Пасынок не обратил внимания на слова отчима, он продолжал:
– Я хлестал в свой день рождения водку, чтобы хоть ненадолго забыться. Прекрасно понимал: живу в родном доме последние дни. Костя меня выпрет. Мать меня бросила, сбежала с Лизой. Оцениваете ее поступок? Посторонние люди понятия не имели о том, что творилось в нашей семье. Со стороны я сын успешной бизнесвумен, живу в прекрасных условиях. Люди-то считали, что мать должна любить всех своих детей. А вот те, кто требовал с Кости долг, правду про отношение ко мне знали. Поэтому Лизку пугать начали! Хотели, чтобы Инга отдала деньги вместо мужа. Сумму он занял огромную, когда вовремя не вернул, включили счетчик. Каждый день к долгу нехило добавлялось. Когда жена узнала, что натворил Костя, там такая цифра висела, что Инге пришлось бы и бизнес, и дом, все продать. Вот они с Константином и решили проблему за счет чужих жизней. И обо мне не подумали. Мне Морда прямым текстом это объяснил!
– Морда? – удивилась я. – Странная фамилия.
Андрей усмехнулся.
– Погоняло это. Кличка, если говорить нормальным языком. Борис Петрович Мокроусов. Когда в камере на сто человек год кукуешь, с массой народа знакомишься, в основном с дебилами. Шесть месяцев примерно я отмотал, когда Бориса к нам сунули. Морда живо порядок навел. Он был в авторитете, его боялись. Ко мне мужик недели две присматривался, потом спросил:
– Ты Москвин?
Я кивнул, он осведомился:
– Чего тут оказался? Ты совершеннолетний? По виду так младенец.
Я ему объяснил, что меня обвиняют в убийстве девушки, которое произошло после того, как она ушла с празднования моего дня рождения. Мне исполнилось восемнадцать. Если бы беда случилась на сутки раньше, не сидеть бы мне в этой камере.
– Повезло тебе, – улыбнулся Борис.
– Да уж, – уныло сказал я, – оказался со взрослыми, не с ребятами моего возраста.
– Дурак, – отрезал Мокроусов, – страшнее малолеток никого нет. У взрослых страх присутствует, если не боятся ментов, то опасаются авторитетов. А подростки отмороженные. Тебя бы там мигом на нож поставили.
Морда стал меня опекать. Мы с ним много разговаривали. Борис знал, что скоро умрет, у него уже было несколько инсультов. Я ему правду рассказал, как вам. Он поморщился.
– Да, пацан, никому ты реально не нужен. Подставили тебя, Андрюха. Польза вреда, однако.
Я не понял его. Мокроусов объяснил:
– В каждом вреде, который тебе причинили, непременно есть польза. Тебя обвинили в убийстве? Какая в этом польза? Конечно, можно и в СИЗО человеку небо в алмазах устроить. Но это непросто сделать, стоит дорого. Не дрейфь. Заимодавец тебя теперь не тронет. А опытный адвокат отмажет.
– Моему все по фигу, – вздохнул я.
Через пару дней после разговора Борису стало плохо, его унесли в местный медпункт, где он и умер. Спустя неделю меня отвели на беседу с адвокатом, но я увидел другого человека. Он протянул мне листы.
– Ознакомьтесь, вам сменили защитника. Там информация обо мне.
Я начал читать, и в середине абзаца, где сообщалось об образовании адвоката, вдруг пошел текст: «Меня для вас нанял господин Мокроусов. Не волнуйтесь, услуги оплачены полностью, не нервничайте. Вытащу вас». И он сдержал обещание.
Я посмотрела на Сенина.
– Судя по тому, что вы сидите в инвалидном кресле, тот, кому вы не вернули долг, решил отомстить!
– Он не виноват в моей травме, – ответил Сенин, – но я из-за него в каталку сел.
– Загадочное и непонятное объяснение, – удивилась я.
– Убили его, – пояснил Константин, – снайпер в голову угодил, когда барыга из машины выходил. Нет человека, нет долга. Он в одиночку работал. Сам деньги давал, сам бандитов нанимал, чтобы долги выбивать. Я сидел на работе, в кабинете телевизор включил перед совещанием. Хотел кофе глотнуть, новости посмотреть. А тут вон что! Я совещание отменил, коньяку нахлестался, но все равно был трезвым. Сел в машину, помчался в дом, где жил, а по дороге меня коньяковский и достал. Я поднимусь. Уже могу стоять, делать пару шагов. Оборудовал в доме зал, каждый день приходят тренер, массажист. Я упертый! Я начну ходить.
– А почему в документах указано, что вы сами приехали в клинику после того, как в бутике на пол упали? – полюбопытствовала я.
– Ничего не помню, – отрезал Сенин, – что кому сказал. Как добрался до докторов. Шок!
Дегтярев хмыкнул.
– Небось не один ехали, может, не вы за рулем были, но разбираться в этом нам не интересно. Я думаю, что в магазине для очень богатых людей, коих у нас отнюдь не тысячи, не сотни, а десятки, мокрых полов не бывает.
Константин ничего не сказал, а верная домработница прошептала: