В то время как пять амазонок ужинали с господами в гостинице и пили шампанское, Наталья незаметно выскользнула из дома, сама оседлала лошадь и поскакала в Ростоки. Завидев свет в окнах усадьбы, она не решилась войти, а медленно повернула обратно, остановилась в деревне и послала первого попавшегося крестьянского парубка к Онисиму.
Старик очень скоро появился в воротах.
— Барин дома, — сообщил он с лукавым выражением лица.
— Я так и предполагала.
— Отошлите свою лошадь к корчме, — продолжал Онисим, — а сами тихонько проходите в дом, он вас не заметит.
Наталья спешилась, передав узду хлопчику, и вошла во двор.
— Чем занят твой барин, у него гости?
— Нет, он читает.
— Мне хотелось бы вечерок поболтать с тобой, — сказала Наталья. — Ты должен рассказать мне о нем.
— Это завсегда можно. Не соизволите ли войти?
Онисим проводил барышню в маленькую горницу, где обычно столовалась прислуга. Стены были оклеены изображениями святых, на двери виднелись три креста, нарисованные мелом в ознаменование Дня трех волхвов.[82]
В деревянной клетке щебетал чижик.Наталья устроилась на лавке возле печи.
— Ты уже жил в доме, когда Сергей был маленьким? — начала она.
— Я? — улыбнулся Онисим. — Я появился здесь раньше него, я, можно сказать, видел, как он на свет народился. Ах! Вот это был день, мы все не могли нарадоваться! Я видел, как Сергей подрастал, это был прекрасный ребенок, смышленый и добрый, только уж больно непоседливый. С первых шагов он всегда находился подле меня. Я впервые посадил его на лошадь, я научил его заряжать ружье и стрелять. Когда его отослали в город, в латинскую школу, он каждое воскресенье приезжал к нам, тогда мы вместе отправлялись в лес и стреляли коршунов и ворон. Потом он стал взрослым баричем, и у всех молодых крестьянок краснели щеки и сверкали глаза, когда мы заходили в корчму и он танцевал с ними, ибо он никогда не держался гордецом и раздаривал все, что имел при себе. Всякий любил его. В Лемберге, когда он учился в университете, дамы преследовали его так, что стыд и срам. На каникулах, когда он приезжал домой, к нему каждый Божий день приходила пачка писем, благоухающая, точно корзина с цветами, а время от времени сюда наведывались, под густой вуалью, и сами дамы. Комедия, да и только! Однако ни одна женщина не завоевала сердца Сергея. Он любит вас, только вас, Наталья; и вы непременно должны стать нашей барыней, тогда в нашем добром старом доме вновь воцарится радость.
— Об этом даже думать нельзя, — с горечью сказала Наталья. — Я слишком сильно его обидела. Я была бы довольна уже тем, что он хотя бы остался мне другом.
— Однако
В таком ключе рассуждал Онисим, и его слова успокоительным бальзамом ложились на душу Натальи. Вдруг он подал ей знак, который она не поняла, и вышел из горницы. Спустя некоторое время Онисим вернулся, держа в руке темный футляр, аккуратно извлек из него маленькую акварель и протянул ей.
— Кто это?
Наталья с немым восхищением рассматривала портрет.
— Какой красивый и милый ребенок, — пробормотала она. — Русые кудри лучатся, точно золото солнца, а эти глаза…
Наталья еще долго вглядывалась в портрет, затем положила его на стол и подала старику руку.
— Вы их должны были бы узнать, — с улыбкой заметил Онисим. — Это же он, мой барин: так он выглядел, когда ему минуло пять лет.
— Ну, мне пора, — сказала Наталья, — но прежде я хочу увидеть его, его самого.
Они вышли на двор под сень спокойного звездного неба, и Наталья тихонько приблизилась к светящемуся окну. В комнате, подперев голову руками, сидел за книгой Сергей. Освещенная лампой голова четко вырисовывалась на темном фоне. Наталья пальчиком забарабанила по стеклу. Сергей обернулся на звук, но она стояла в темноте и была уверена, что останется для него невидимой. В порыве прелестного озорства она постучала еще раз. Но едва он поднялся, выбежала за ворота, крикнув на прощание старику:
— Спокойной ночи!
Когда Сергей отворил окно, снаружи ничего не было видно, кроме темного ночного неба да золотого воинства звезд.
37. Похищение
О женщины, женщины, женщины, сколько миллионов коварных дьяволят служат у вас в наемниках?
На Пасху выпал свежий снег.
— Хороший год выдастся, — сказал Тарас. — «Белая Пасха — зеленая Троица», говорят крестьяне.
В пасхальное воскресенье уже с раннего утра началось веселое оживление. Феофан, Данила и Василий, проводившие пасхальные каникулы дома, прыскали дам духами, Тарас же с Ендрухом — на улице — как раз в эту минуту выливали на визжащих девиц целые ушаты воды.