В этот момент в комнату вошла Алена, племянница священника, — прелестная девушка, белокожая и светловолосая, которая благодаря свежим румяным щекам, алым губам и кумачовому платку на голове походила на огромную землянику. Она неотрывно уставилась на Зиновию красивыми глупыми глазами и не могла проронить ни слова…
Уже совершенно стемнело, когда двоюродная бабушка напомнила, что пора отправляться в обратный путь.
— Окажите мне любезность и задержитесь, пожалуйста, еще на несколько минут, — попросил священник. — Сегодня у нас, слава Богу, чистое небо, и я не могу отказать себе в удовольствии показать вам некоторые созвездия.
— Вы увлекаетесь астрономией? — предупредительно поинтересовалась Зиновия.
— Это громко сказано, однако не угодно ли вам будет подняться в мою обсерваторию?
Черкавский в свое время возвел рядом с домом деревянную башню, на вершине которой располагались его скромные инструменты. Когда все взобрались на нее, он привел большую подзорную трубу в рабочее состояние, направил и предложил дамам по очереди в нее заглянуть, сам же тем временем называл отдельные звезды и объяснял их особые свойства.
— Момент очень удачный, — вдруг произнес он, — вон там над горизонтом как раз встает Луна. Мы сможем разглядеть на ней горы. — Он нацелил подзорную трубу, на мгновение прильнул к окуляру, потом растерянно посмотрел на жену, потер лоб, заглянул в трубу еще раз, вздохнул и в ужасе схватился за голову.
— Это выше моего понимания: на Луне, представьте себе, черное пятно. Мы присутствуем при астрономическом событии. Бог знает, что оно может означать.
— Мир рано или поздно погибнет, — мрачно произнесла Аспазия.
Все остальные в замешательстве смотрели на Луну, только Зиновия сохранила хладнокровие и занялась исследованием подзорной трубы.
— Ага, нашла, — воскликнула она вдруг, очень весело, — несмотря на все мои грехи, мир не рухнет и по-прежнему продолжит свое бренное существование. Вот здесь — взгляните, пожалуйста, ваше преподобие, — в трубе сидит большая муха.
Отец Михаил, еще обуреваемый сомнениями, заглянул внутрь, покачал головой, посмотрел снова и, наконец, разочарованно признал:
— Надо же, в самом деле муха…
Тут все начали громко смеяться, шутить и отпускать колкие замечания. Когда в окуляр смотрела Наталья, Зиновия заслоняла его ладонью, Аспазия в такой же ситуации щекотала Лидию — и в конце концов все оставили затею с изучением лунных гор, потому что даже самому священнику Февадия больше не позволила продолжать наблюдения, водворившись всем своим необъятным телом перед стеклом.
— Вижу, что дамы не расположены к наблюдениям за звездным небом, — робко проговорил священник.
— Я тоже очень увлекаюсь астрономией! — поспешила заверить его Зиновия. — И если вы мне позволите, я буду иногда приходить, чтобы вместе с вами понаблюдать за светилами.
— Почту это за честь для себя.
— А вам, госпожа Черкавская, — обратилась Зиновия к попадье, — я буду рада услужить модными журналами или выкройками — вам достаточно только послать за мной.
— Очень мило с вашей стороны!
Перецеловавшись с хозяевами, гости откланялись. Зиновия под руку с Натальей, очень довольная, шагала домой. Она и здесь успела расставить силки, разложить приманку и поиграла на волшебной дудочке. Остальное же со спокойной душой предоставила теперь доделывать времени.
Все складывалось удачно, одного ей только недоставало: мужчины, на котором она могла бы практиковаться в своих султанских капризах. А Сергей? Приедет ли он? Будет ли таким же неумолимым? Или ей все-таки удастся растопить лед его сердца? Думая о нем, она ощутила нечто вроде девичьего трепета — и с этим сладостным ощущением задремала, точно дитя, засыпающее под сказку о привидениях.
12. Омфала[34]
Такой вот маленькою сетью
Поймаю я большую муху.
Софья и Ендрух с первого дня показались Зиновии наиболее способными к обучению среди прислуги в Михайловке — уже по той причине, что они были самыми молодыми; и оба действительно проявили достаточную смышленность. Воспитав себе из маленькой проворной Софьи во всех отношениях надежную и полезную камеристку, Зиновия выдрессировала Ендруха для личных услуг, сделав из него что-то вроде пажа или челядинца в серале. Он чистил ей обувь, выколачивал шубы, доставлял письма и телеграммы, сопровождал госпожу в конных прогулках и снабжал ее достоверными сведениями обо всем, что творилось в доме. Она окончательно завоевала его сердце тем, что расчесала ему волосы на пробор и подарила лорнет. Эти изменения придали ему некоторую схожесть с кавалером, он даже начал употреблять в разговоре французские фразы; а то, что теперь он неизменно пользовался, когда ел, ножом и вилкой, и курил папиросы, подразумевалось само собой.