Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах

— Никогда, — ответила девушка вполголоса, но так, чтобы Сергей мог разобрать каждое слово. — Я не донашиваю одежды с чужого плеча, и подержанного возлюбленного мне тоже не надо.

— Вздор.

Наталья презрительно пожала плечами и продолжала игру. Зиновия, когда Сергей помогал ей освободиться от шубы, едва слышно сказала ему:

— Ну, что вы думаете по поводу своего ангела, у него очень милые коготки, не так ли?

— Признаюсь, я уже и не знаю, что думать.

— Это оттого, что вы, как все влюбленные мужчины, видите в своей даме идеал, — возразила Зиновия. — Однако удивляться тут нечему, потому что каждый человек по своей природе — злой. И только образование делает нас милосердными и сострадательными.

— Звучит парадоксально.

— Но по сути, это не парадокс. Присмотритесь внимательно, и вы увидите, как в любом человеке, который вроде бы наделен самыми лучшими качествами, вдруг в какой-то момент, совершенно нежданно, обнаруживается зло.

В эту минуту Винтерлих встал со стула, торжественно вышел на середину комнаты, откашлялся и попросил присутствующих разрешить ему прочитать вслух стихотворение.

— А вот вам и пример, — со смехом воскликнула Зиновия, — разве я не права? Кто бы подумал, что добродушный Винтерлих, который выглядит так, будто и комара не обидит, способен на подобное зверство?

— «Солдатская вдова», — объявил Винтерлих. И после того как заглавие произвело на слушателей должный эффект, с пафосом, уместным лишь в похоронных речах, продолжил. Он метал стихи в потолок или цедил их сквозь зубы, будто третьего не дано, и походил на Ирода, приказывающего истребить всех вифлеемских детей. Когда по окончании выступления его наградили аплодисментами, он польщенно отвесил поклон и был столь великодушен, что тут же начал декламировать второе стихотворение. Оно называлось «Фальшивомонетчик» и состояло из тридцати строф.

Уже на седьмой строфе с Зиновией случился припадок истерического смеха, и она, зажав рот носовым платком, выбежала из комнаты. Благополучно завершив декламацию, Винтерлих произнес:

— Мне еще не доводилось наблюдать, как мое стихотворение исторгает у людей слезы, но у этой благородной дамы, должно быть, исключительно впечатлительное и доброе сердце. Остальные, слава Богу, выдержали до финала.

Было уже поздно, когда гости начали прощаться. Первым откланялся Сергей. Прежде чем сесть в сани, он остановился во дворе и спросил себя: «Она любит меня или ненавидит?» И непроизвольно посмотрел на далекие звезды, словно хотел попросить совета у них, видевших — начиная с первых ликующих дней творения — столько безумства и мудрости, столько всяких радостей и страданий.

Звезды ничего не ответили. Но ему показалось, будто тысячи лукавых глаз моргнули золотыми ресничками и тихое хихиканье огласило погруженную в сновидения ночь.

23. Домашний театр

Сколь бы своенравной и избалованной она ни была,

Откажи ей в дани, которую она привыкла получать от всех,

И не успеешь оглянуться, как будешь держать ее на цепи.

Морето. За презрение — презренье

[54]

На третье января было назначено представление теперь уже полностью разученной комедии. Погода благоприятствовала задуманному, и ожидалось, что со всех дальних и ближних окрестностей съедется множество приглашенных на этот праздник гостей. С раннего утра во всем доме царили лихорадочное беспокойство и кипучая деятельность — прежде всего, на кухне, в погребе и в театральном зале. Все дамы расхаживали в неглиже, накрутив волосы на папильотки; услышав звук приближающихся мужских шагов, они с криками, точно стайка воробьев, кидались врассыпную.

После завтрака Зиновия прилегла на диван и предложила Феофану еще раз прослушать ее роль. Забывая какое-нибудь слово, она, чисто по-женски, слегка хлопала его рукой, как будто это он сбивался. Завершив прогон, она выпрямилась.

— Феофан, посмотри на меня хорошенько, — проговорила она, — как я сегодня выгляжу?

— Ты, как всегда, прекрасна. Кого ты собираешься покорить?

— Не тебя! — насмешливо воскликнула она. — В тебе я уверена. Не воображай себя свободным, ибо мера твоей свободы определяется длиной моей цепи.

В течение второй половины дня собрались все занятые в спектакле. Феофан сам съездил на санях за Аленой. Гордая и счастливая, сидела она рядом с ним, а когда в Михайловке он поднял ее из саней, украдкой пожала ему руку.

Между тем уже сгущались сумерки. В гардеробных зажгли лампы и свечи на зеркалах. Дамы принялись наряжаться. Господа последовали их примеру.

— Это самый счастливый день в моей жизни, — признался Винтерлих после того, как цирюльник приладил ему парик. — Вы, господин Богданович, верно, полагаете, что я финансовый инспектор Винтерлих? Вы ошибаетесь, я Диоген.

— Что вы имеете в виду?

— Господин Винтерлих хочет сказать, он настолько проникся духом своей роли, — заметил Данила, — что теперь…