Я в принципе хотел бы стать волною
И в даль неведомую бесконечно плыть.
Но что-то в белом, как кипень прибоя,
Мелькнув в ночи, смирило эту прыть.
Я, думаю, не отказался б стать рассветом:
Лучами яркими играть то там, то здесь.
Но что-то (все того же, кстати, цвета),
Моргнув хитро, посбило эту спесь.
Тогда я вознамерился стать громом,
На землю гневно за ударом слать удар.
Но что-то, оборвав шум, гвалт и гомон,
Пришло… и остудило этот жар.
Промерзшая земля, ограды и оградки,
Кресты темнеют, бугорки могил…
Спасибо, «что-то», за высокую награду:
За то, что я хоть миг, но кем-то был.
«Плачете? Не зовите грусть!..»
Плачете? Не зовите грусть!
Не прощаюсь намеренно с вами:
Я когда-нибудь – стихами вернусь,
Глупыми своими стихами,
Монотонным осенним дождем,
Тихим шелестом бронзовых листьев,
Низким небом, и звезды на нем
Замерцают особенно мглисто.
Рушит время мои города,
Недостроены хрупкие замки;
И течет, всё течет, как вода,
Ставя в необходимости рамки…
Но уверен: что все же дождусь,
Натолкнется коса вдруг на камень,
И тогда я – стихами вернусь,
Глупыми, но своими стихами…
«А жизнь всё тает…»
А жизнь всё тает…
И времена не выбирают.
Есть мнение, что в них живут.
Черт знает, я недолго тут!
Чуть больше тридцати… пяти…
И не скажу, что здесь я дома,
Хоть многое с младых ногтей знакомо:
Нева, мосты, сырой гранит
И улиц узких лабиринт;
Изведал на себе я цену
Прямых октябрьских дождей,
И желти тусклых фонарей
Непробиваемую стену;
Вода, ограды, строгий стиль,
Адмиралтейский гордый шпиль,
Мне дорог город-призрак, да!
Его живая суета…
Вот только чувствую порой,
Что я ему – совсем чужой.
Итоги