Значит, я умерла

– Назовите код целиком, – настаивал охранник. – Без него я не могу пропустить вас внутрь.

И тут меня переклинило. Я почти не спала ночью; точнее, я не спала уже несколько ночей с тех пор, как узнала о смерти Каро. До церкви добралась на автопилоте – люди, наверное, шарахались от меня, видя мою походку зомби – а тут этот гад со своими претензиями… Не успела я глазом моргнуть, как мое горе превратилось в ярость.

– У меня сестра умерла, а ты не пускаешь меня на похороны! – заорала я.

Охранник даже втянул голову в плечи, точно опасаясь удара, но я только оттолкнула его в сторону и ворвалась в церковь.

На темных деревянных скамьях крупными оспинами белели розы. Смеялись и сплетничали гости, одетые от кутюр. В конце каждого прохода громоздилась башня из букетов, обвитых белыми лентами и тюлем. В общем, внутри церковь выглядела точно так же, как в день бракосочетания Каро, и я, как и тогда, сразу почувствовала себя не в своей тарелке.

Я, наверное, заплакала бы, если б не охранник, который уже дышал мне в спину.

– Она без приглашения, – заявлял он всякому, кто пожелал бы его слушать. – Ее не должно здесь быть.

Я хотела уйти, но он крепко вцепился мне в запястье. Пришлось сделать глубокий вдох. «Каро, прости, что пришлось начистить этому молодчику рыло прямо на твоих похоронах».

– Она агрессивная. Отпихнула меня и ворвалась, – продолжал ныть охранник, пока я разворачивалась к нему, сжимая кулак.

– Вот как? – раздался вкрадчивый голос у меня за спиной. – Ну, значит, ты уволен.

Я разжала кулак так поспешно, словно избавлялась от улики. Передо мной стояла Джульетта Трэкстон: плечистая, ширококостная, в черном костюме в талию, на лацкане – две бриллиантовые булавки, на высокой прическе из платиновых волос – черная шляпка с перьями и вуалеткой. Интересно, уж не берет ли она свои наряды напрокат в музее какой-нибудь киностудии? Вылитая киношная вдова: подкупила банду отморозков, чтобы те отправили ее муженька на тот свет, а сама изображает безутешность…

Пухлые напомаженные губы Джульетты снова ожили.

– Разве похоже, что я шучу? – спросила она охранника. – Нисколько. Пошел вон.

Его лицо сделалось пунцовым.

– Но она…

– Отпихнула тебя в сторону. Я слышала. – И она махнула на него рукой так, словно отгоняла комара. – Трэкстоны не берут на работу неудачников. Вон.

Он пошел к выходу, злобно бормоча что-то себе под нос.

– Спасибо, – осторожно поблагодарила я. Каро часто говорила, что увольнять людей – главная цель в жизни ее невестки.

– А ты умеешь оживить похороны. – И она, окинув меня взглядом с головы до ног, вздернула бровь так, словно я опять обманула чьи-то ожидания. Джульетта была остра на язык и никого не щадила, и я уже приготовилась дать отпор, но она лишь вздохнула и сказала: – Наверное, хочешь видеть Тедди… Он там, впереди, с няней.

– Как он?

– Ему тяжело. Бедный малыш… – Джульетта повернулась, чтобы уйти, но, задержавшись, добавила: – И не ходи тут с таким видом, как будто ищешь неприятностей. Они тебя сами найдут. – Отпустив это таинственное замечание, она удалилась.

О ком это она: об охраннике, которого сама только что уволила, или о моем отце? Я внимательно осмотрела толпу, но нигде его не увидела. Прячется, наверное, где-нибудь в тени, как все чудовища… Зато я торчу посреди центрального нефа, у всех на виду. На меня оглядывались, но никто не спешил подойти и заговорить со мной – невелика персона. Гроб сестры стоял в глубине церкви, прямо перед алтарем, но я была еще не готова к прощанию и решила сначала отыскать племянника, Тедди. Он был в черном траурном костюмчике, наверное, самом крошечном в мире, но строгом, с крохотной белой бутоньеркой, как полагается. Увидев меня, Тедди залез ножками на скамью, чтобы я могла его обнять.

– Тетя Ди, – выдохнул он мне в шею.

Что я могла сказать ребенку, которому едва исполнилось три с половиной года и у которого вдруг умерла мать? Все, кто знал Кэролайн, еще не пришли в себя от шока. Если уж у меня, взрослой, случившееся не укладывается в голове, то что может понять такой малыш? Наверное, о смерти матери ему рассказал отец, но как, какими словами? Ума не приложу.

– Ты ведь крепкий парнишка, да? – «Крепкий» – вот самый большой комплимент, который был в ходу у нас в семействе. «Славный» – тоже хорошо, «смышленый» – замечательно, но «крепкий» – это был идеал, к которому стремились мы все.

– Ага, – гордо ответил малыш.

Глория Ривера, его няня, тоже встала мне навстречу. Невысокая, хрупкая, круглолицая, с волосами цвета воронова крыла, она казалась то тридцати-, а то и пятидесятилетней, как поглядеть. Сочувствие буквально выплескивалось из ее глаз, когда она сказала:

– Мне так жаль, Дейрдре…

– Спасибо. – Никто в церкви так и не сказал мне этих слов.