Значит, ты жила

Преимущество на моей стороне. Все сказанное мной выдержит любую проверку! Чисто сработано! Ни одного слабого места! Я построил здание, которое не рухнет, каким бы мощным ударам со стороны следствия оно не подвергалось.

— Я подошел к двери… Достал ключи…

— Почему?

— Господи, да потому что они были у меня с собой! Тем более, что в это время моя жена обычно ходит за покупками…

Пользуясь короткими паузами, секретарь успевал достать из коробочки леденец, а потом громко сдувал упавшие на бумагу крупинки сахара.

— Что было дальше?

— Я вошел и собирался закрыть дверь, когда услышал смех, доносившийся из спальни…

Я закрыл глаза. Наступал критический момент… Я должен был не только не совершить промаха, но и притвориться глубоко опечаленным! Ведь не рассказывают о двойном убийстве, будто о загородной прогулке!

— Это меня удивило, — тихо проговорил я изменившимся голосом. — Сразу мне и в голову не пришло, что жена меня обманывает, но все же, кажется, я почувствовал словно укол в сердце…

Я делал вид, будто пытаюсь отыскать истину этого кульминационного момента в неразберихе моих воспоминаний.

— Я направился к спальне, открыл…

Тут следовало помолчать. Долгое молчание перед тем, как сделать следующий шаг. То, что я сейчас скажу, будет зафиксировано на этих длинных листочках и не сотрется никогда. Стоит слову слететь с моих губ, мне его уже не поймать…

Моему бедному адвокату было не по себе. Не из-за моих показаний, просто следователь нагонял на нее страх. Она, видно, чувствовала себя как на экзамене.

— И я увидел их… Они лежали на кровати… Они не занимались любовью… Нет… Хуже… Они смеялись, им было весело, они выглядели счастливыми… Ах, господин следователь… Я…

Я закрыл лицо руками. Сейчас не помешало бы пустить слезу, но мои глаза были сухи.

— Продолжайте, пожалуйста, мосье Сомме.

— Ну вот… Ох, какой-то сумбур в голове…

Он поднял на меня взгляд. Только что я сморозил глупость. Все убийцы ссылаются на этот сумбур, когда наступает момент описать свое преступление.

Я поспешил исправить оплошность.

— Мои воспоминания отчетливы, но беспорядочны, понимаете…

— Постараемся привести их в порядок, — безучастно произнес следователь своим строгим голосом.

— Кажется, Стефан встал… Посмотрел на меня… Он сказал что-то вроде: «А, Берни… Мы тут с Андре шутили…» Или нет… не знаю… Да что там! Он сказал что-то, чтобы отрицать очевидное! Какая низость… Думаю, не ошибусь, если скажу вам, что это подстегнуло мой гнев. Я бросился к тумбочке… Схватил револьвер… Выстрелил… Я выпустил всю обойму… В ту секунду мне хотелось уничтожить все и вся!

— Всех, кроме себя самого, — тихо заметил следователь.

Что он хотел этим сказать? Всех, кроме себя самого? Не станет же он однако упрекать меня в том, что я не покончил с собой! Вообще-то я мог изобразить попытку самоубийства, чтобы доказать этим господам как велико мое отчаяние. Самоубийство — основное мерило горя. Многие еще попадаются на эту удочку. Но, чтобы промахнуться, стреляя в себя, когда только что убил двух человек, надо действительно постараться!

Я размышлял об этом, и на несколько секунд мне почти удалось от всего отключиться. Мой адвокат кашлянул, чтобы вернуть меня к действительности. Наверное у меня было лицо человека, столкнувшегося с очевидностью, о которой он и не подумал. Однако, по мнению следователя, человек в моем положении обязательно «должен был» подумать об «этом».

— Я мог бы сказать вам, господин следователь, что в моем револьвере не осталось патронов; но буду искренен: нет, мне не пришла в голову мысль совершить самоубийство. Я был слишком вне себя… вне пределов собственной досягаемости, — если можно так выразиться, — чтобы покончить с собой в ту минуту…

Он сделал едва уловимый жест, как бы говоря «в конце концов, это ваше дело», а потом провел пальцем между воротничком своей слегка поношенной рубашки и морщинистой шеей. Последний жест он повторял беспрестанно.

— Вернемся к нашим баранам, — объявил следователь Лешуар.

Секретарь улыбнулся. Вот уж впрямь подходящее выражение! Стефан и Андре, подобно двум несчастным барашкам, послушно идущим на бойню, позволили себя казнить, блея от страха.

— В кого вы выстрелили вначале, мосье Сомме?

Он не знал? Это было ясно написано в полицейских протоколах… Но разве его работенка не строится на повторах одного и того же?

— В жену!

— Почему в жену?

Я мог бы ответить ему замечательным образом: «А почему нет?»

— Вы требуете от меня как бы редукции моей мысли, господин следователь!

— Я требую от вас правды!

— Я сказал ее!

— Правдивого изложения фактов в их истинной последовательности! — подчеркнул он, вытягивая из рукавов накрахмаленные манжеты.