Знаешь, сколько опало во сне лепестков...

Не успела я договорить, как Яо Шаньшань вскочила и отвесила мне оплеуху, раздался такой хлопок, что услышало всё кафе. Она заверещала: "Ты, Линь Лань, ты вообще кто такая, с каких это пор тебе позволено бить Гу Сяобэя?!" Её пощёчина была действительно злой — точной и сильной, я даже не успела подумать о том, как увернуться. Она хорошенько приложилась, моё лицо сразу опухло, я даже начала подозревать, не занимается ли она кикбоксингом.

Похоже у меня от её удара помутилось в голове, я долго стояла на месте, ничего не предпринимая, меня с детства никто ни разу не бил. Гу Сяобэй, и тот боялся меня ударить, а ты кто такая будешь? К тому моменту, когда я сообразила, что нужно дать Яо Шаньшань сдачи, Гу Сяобэй уже крепко держал меня, он смотрел на меня, и его глаза были полны боли и жалости, он сказал: "Линь Лань, хватит". Пока я из последних сил пыталась вырваться, эта гадина Яо Шаньшань отвесила мне ещё одну затрещину, так же быстро, как и в первый раз, так что у меня и секнуды не было, чтобы увернуться. После этого я обессилела, я позволила Гу Сяобэю схватить мои руки, после чего сказала ему: "Отпусти меня, прошу тебя, отпусти".

Услышав мои слова, Гу Сяобэй, испугавшись, тут же ослабил хватку, я смотрела на него и увидела, что у него тоже выступили слёзы. Он сказал: "Линь Лань, не надо так". Я молча стала поправила растрепавшиеся от удара волосы, после чего взяла эскизы и собралась уходить. Укладывая эскизы, я вдруг вспомнила любимые слова Вэньцзин: "Делай что хочешь, но не забывай, что я всё же человек". Я посмотрела на Гу Сяобэя и про себя сказала: "Я для тебя ещё человек?" Я повторяла про себя эту фразу, и почувствовала, как к горлу подкатывается комок. Я сразу заставила себя не думать об этом, потому что боялась заплакать. Я боялась заплакать не перед Гу Сяобэем — сколько раз я плакала на его плече, так что оно всё оказывалось в моих слёзах. Я боялась заплакать перед Яо Шаньшань — это был бы уже совсем позор. Я развернулась и пошла на выход, но перед этим я подавлено бросила Гу Сяобэю: "Гу Сяобэй, ты просто сопляк!"

Я развернулась, но сразу почувствовала, как Яо Шаньшань сильно хлопает меня по плечу. Я обернулась, и мне в лицо полетело кофе из её чашки.

16

Кофе стекал по моим волосам, одежде и лицу, все посетители кафе смотрели на меня, но мне почему-то не было стыдно, только по сердцу как будто водили ножом. Кофе окончательно замарал мои эскизы, я пыталась вытереть их рукавом, но ничего не получалось. Я села на корточки и, наконец, заплакала. На самом деле эти эскизы я рисовала, когда мы были вместе с Гу Сяобэем, один я оставляла себе, один отдавала ему. Моих теперь больше нет,— как контракт, которого теперь больше нет в моем распоряжении, и поэтому я больше не могу требовать от Гу Сяобэя клятв о вечной верности, которые он мне когда-то давал. Я смотрела на смутные очертания, оставшиеся от красивых серебряных тонко прорисованных эскизов, и мне становилось всё невыносимее. Вдруг чья-то рука подхватила и подняла меня с корточек.

Я повернулась и увидела Лу Сюя. Он посмотрел на меня и, подумав что меня обидели (а меня ведь и вправду обидели), засучив рукава сразу кинулся вступаться. Я тут же бросилась к нему с объятьями и словами: "Не надо, Лу Сюй, не надо". В это время мои слёзы стекали на его костюм ценой больше 10 000 юаней.

После этого я взяла его за руку и направилась к выходу. Когда мы уходили, я бросила Гу Сяобэю: "Я больше ничего не должна тебе".

Глаза Гу Сяобэя были словно два бриллианта, его взгляд был таким же, как и прежде — полным света, а по краям глаз блестели слёзы.

Мы с Лу Сюем вошли в лифт, где я наконец не выдержала и разразилась рыданиями. Лу Сюй какое то время бестолково мял руки и переминался на месте, не зная что делать, после чего достал из кармана платок и протянул его мне. Увидев платок, я сразу вспомнила о такой же привычке Гу Сяобэя и заревела ещё горестнее. Лу Сюй окончательно потерял надежду успокоить меня, встал, прислонившись спиной к стене лифта и лишь изредка вздыхал.

Потом Лу Сюй сказал мне, что в тот день я своими рыданиями не на шутку напугала его, до этого он всегда считал, что плачущая Линь Лань — это что-то невозможное, скорее уже небо упадёт на землю, и в любой ситуации она будет всё той же громоподобной железной леди. Он сказал, что, когда в тот день он увидел, как я плачу, сидя на корточках, он чувствовал, что по его сердцу будто провели ножом и что ему сразу захотелось пойти разобраться с тем парнем.

Я была тронута его словами. Я похлопала его по плечу, сообщила ему, что очень тронута, а ещё, что я решила, что он должен пригласить меня в ресторан.

Лу Сюй тут же согласился, но потом, как будто поняв в чём дело, жалобно застонал и сказал, что я опять поймала его на слове.

17