Знаю только я

Любимов сказал: «Молодец, сегодня лучше играл». Похвалил и Аллу. Не хочется идти в Дом кино 8-го на встречу с Любимовым. Филатов поторопился сказать мне, что по этому поводу ему звонил Губенко. Мне он не звонил. Швыдкой вертит эту рулетку, и он не хочет, чтобы я был рядом с Любимовым, — они ведь всё будут снимать и наверняка спросят об Эфросе, и будет, может быть, скандальчик, а мою позицию они знают и знают, как я могу ответить и за Эфроса, и за себя.

12 февраля. Воскресенье

За Любимовым я не записываю, не был я на худсовете, где решали вопросы репертуара. Господи! А то он без вас не знает, что ставить, к чему он больше готов и что быстрее. «Вот Филатов со Смеховым решат, что ставить, а мы сыграем» — так я шучу. Не был я и в Доме кино, не шибко был нужен. И правильно сделал, что не пошел… Писарчуков за Любимовым навалом, и мое перо лишнее, да я и не могу ничего писать, когда готовлюсь к сражению. Отмечу: Любимов вспомнил свой приезд десятидневный и как бы оправдывался, один на один, разумеется, почему он так измывался надо мной одним — и как я вытерпел, выдержал этот публичный позор и издевательство, глумление. И как он благодарен, что я ему простил это и «отомстил» работой. «Да что там говорить, я знаю — когда ты трезвый, ты работаешь как лошадь». Я поставил во здравие его сегодня свечку, дай ему Бог здоровья и сил. Что теперь делать? Обиды мешают дело делать, а если мы не будем дело делать, кто его за нас с ним сделает. Так что, «Нина Шкатова, зови иностранца, и давайте работать» — так я публично веду себя. И в шутке есть оправдание моего поведения. Хочется взять гитару и попеть, а — сильное несмыкание и боль в горле. Вот так!! Надо плакать, плакать, плакать. Чтоб хорошо играть, надо быть страшно несчастным человеком. Тогда рассказ о корове засветится радостью непредсказуемой, счастьем явного приобретения, видением реальнейшим.

Дайте мне добежать эту дистанцию. Ведь тут в самом деле судьба моя решается — станет ли 23 февраля «для русской кисти первым днем»? Ведь мне перед покойным Володей стыдно будет, какие он слова говорил о Кузькине моем, как он хотел мне удачи, как он шел меня, пьяненький, целовать, через всю сцену, и упал на обратном пути. Боже мой!

Можаев сказал, что я стал играть гораздо лучше, чем прежде. Если ему верить, это уже победа. «Да не хвали ты его!» — прервал Любимов. Хвалить артиста — это его прерогатива.

17 февраля. Пятница

Вот кончится «Кузькин» — поживу на даче, буду писать роман. Я этот жанр не люблю — большой рассказ или маленькая повесть; а когда все сложится вместе, то и получится дом моей жизни. Надо одеваться на «Кузькина».

19 февраля. Воскресенье

Я только вернулся с «Годунова», как звонит Губенко. Выразил свое восхищение моим трудом — и в то же время соболезнование, сочувствие:

— Так работать нельзя, тебе надо отдохнуть, помрешь — и мы все будем виноваты.

У него ужасно сложное положение. Он все время подвигает Любимова на возвращение гражданства — тогда пусть берет театр и выполняет все свои прожекты: отделиться от государства, создать кооператив, сплотить «наполеоновскую гвардию», выгнать Дупака, «гвардейцам» платить по 1000 рублей, а половину труппы выгнать, снять «Мизантропа», «На дне», «Маленький оркестрик».

— Мы только что договорились, что это последнее восстановление «Живого», а «Преступление» пусть восстанавливается факультативно. Смотрю — вывещёно объявление, что собираются участники «Преступления». Я сказал: «Ни в коем случае, только новая работа, “Маленькие трагедии” или “Театральный роман”». Ты-то сам как? Он тебя хочет занять, надо вывешивать распределение.

Я сказал:

— В распределение я хотел бы попасть, а играть не буду.

Но сегодня утром я перезвонил Николаю и сказал, что это глупость моя димедрольная (я вчера за столом заговариваться стал) и в распределение меня включать не надо. У Кольки ситуация самая неприятная.

— Шеф не хочет терять заграницу, театр он брать тоже не хочет, но хочет оставаться фактическим руководителем. Я сказал ему: «Так не будет, пока я главный режиссер, и вернут ли вам театр в этой ситуации?!» И тут я почувствовал, как вся кровь бросилась ему в лицо. Он готов был сорваться на скандал со мной, но сдержался.

Кольку в этой ситуации надо поддержать всячески. Если он не хитрит, то молодец.

— Ну, давай, типяра! — так «благословил» меня Любимов на прогон.

20 февраля. Понедельник

— Говорят, ты вечерний хорошо играл? — сказал мне вместо «здравствуй!» Любимов.

Господи! Я ставлю свечки о здравии его. Господи! Не лишай меня ремесла моего!

Любимов: «Валерий утомлен, неважно с голосом, но он стал играть глубже, мудрее…»

Я рассказывал, как встретил генерального директора племенного конного завода, который был у нас сельскохозяйственным консультантом по «Живому». Вообще день плохой, тяжелый, неприятный. Рамзее сорвался с тросов, узел развязался. Если бы это случилось, когда его подняли в небо, он убился бы и действительно ангелом стал. Бедняга!

27 февраля. Понедельник