Знающий не говорит. Тетралогия

– Да ты не переживай, колдун, я сам ему голову от рублю, – улыбаясь, пообещал эльф. – Ты нож-то свой забери, а то еще забудешь.

Вокруг места побоища стали собираться обитатели Низин. Мужчины топтались рядом, примериваясь к имуществу мертвецов, женщины принесли детишек и стояли в сторонке, время от времени поднимая повыше любопытное чадо, чтобы лучше были видны отрубленные руки атамана Слепня. Такое не каждый день случается. Потом староста послал кого-то за бражкой. Радостное событие поселяне решили отпраздновать как следует Переселенцы радовались избавлению от Слепня, но ничуть не удивлялись итогу схватки.

– …лошадки справные в хозяйстве завсегда пригодятся…

– …да не жалко одежи, куда ее девать? А каменья можно будет на ярмарке поменять…

– …рано отмучился, собака…

– …а таперича мастер Ир за реку сходит к схрону евонному… – с достоинством вещал Итан.

– Сам или, как в прежний раз, с бабой? – спросил староста.

– Да разве ж хозяйка его одного отпустит? Не, я думаю, вместе. Так сподручнее будет. Верно я говорю, сестренка?

– Верно, – отвечала Гала. – Хозяйка шибко заругается на мастера, ежели он в схрон сам пойдет. Я знаю. Она сразу почует и следом пойдет. Такие они завсегда, куда он – туда и она. Шибко любят друг дружку потому что.

«Ах, вот оно в чем дело! – подумал Шон. – Все дело – в любви».

И рассмеялся. Все подумали, что заезжего гостя развезло от выпивки.

Следующим утром, ничем не отличающимся от предыдущего, колдун Шон уехал из Низин. Он, конечно, попрощался с добрыми хозяевами, получил в дорогу хлеб, сыр, головку лука и ласковый взгляд от Галы.

– Как я смогу расплатиться с вами, мастер Ириен? – спросил Шон у эльфа, стоявшего, прислонившись плечом к стене своей кузни.

– Как расплатиться? Очень просто. Держи язык за зубами, колдун. Не рассказывай в крепости про то, что видел в Низинах. Раз уж ты не берешь Слепневой головы, то и говорить будет не о чем. Вот и вся моя цена. А, в общем-то, работа была интересная, вещь вышла хорошая, нужная. Разве этого мало?

– Сколько молчать-то? – буркнул Шон.

– Это на сколько сил хватит, – вздохнула Шэсс. – Постарайтесь уж, господин волшебник. Пожалуйста. Нам тут лишняя слава совершенно ни к чему.

– Хорошо, – согласился Шон. – Будь по-вашему.

– Храни тебя светлые небеса.

Шэсс коснулась его щеки теплыми губами, Ириен взмахнул на прощание рукой, к нему присоединились Итан и Гала, и все встречные низинцы спешили поклониться колдуну и настоящему герою, детишки бежали следом до самого леса. У многих штанишки держались на драгоценных нефритовых пуговицах.

А упыря Шон победил и развоплотил, заодно разыскав и уничтожив гнездо шчури – твари ядовитой и вредной и снискав заслуженную славу спасителя Выселок. И обещание свое, данное кузнецу из Низин, сдержал. До самой весны, покуда в Твердыню не явился сам Итан из Канкомара, Архимаг из Круга Избранных. Ему Шон врать не смог бы, даже если бы сильно захотел…

Зима 1701 года

Утро выдалось морозное и такое тихое, что звон от ударов заступом по промерзшей земле разносился на всю округу. Ириен начал копать еще затемно, но дело двигалось медленно, и яма, казалось, не становилась глубже. Как назло, ближе к полудню пошел снег, сухой и мелкий, как песок, поднялся ветер, и копать стало еще тяжелее.

Помогать эльфу никто не торопился. И не потому, что низинцы ленились. Одна половина деревни уже лежала на жальнике, а вторая половина едва ноги за собой тягала после болезни. Только у Ириена и остались силы, чтобы выкопать могилу для своей маленькой соседки. Родители Лукки умерли, а она долго боролась, находясь на грани жизни и смерти, но все равно ушла к Милостивому, как ни старалась, как ни выхаживала ее Джасс. Девочка умерла, Джасс сама заразилась и заболела, а Ириену пришлось хоронить несчастного ребенка. Он оставил Итана присматривать за женщинами, а сам завернул малышку в холстину и отнес на разросшееся за последний месяц кладбище.

Бум-бум-бум – стучали комья земли, ветер выл, и косы Ириена превратились в две ледяные твердые палки, молотящие по спине при каждом движении. Но эльф копал и копал, заставляя себя не думать ни о чем, поддерживая усилием воли сверкающую пустоту в голове, потому что, когда он начинал думать, накатывало такое отчаяние, какого он не испытывал с тех пор, когда считал Джасс мертвой. Глупо было бы надеяться, будто жизнь на краю земли окажется легкой. Они с Джасс не питали иллюзий с самого начала. Пожалуй, эльфу даже нравилось. И тихая размеренная жизнь, и безвестность, и достоинство его серьезного ремесла, и вид горных вершин Ши-о-Натай из окна спальни. Все, кроме людского любопытства, людских хворей, людской хрупкости.