Знают истину танки !

Во всю ширину экрана видны по грудь четверо из одной пятерки: Меженинов, Федотов, Евдокимов и Мантров. Пятый изредка виден плечом, иногда скрывается и Федотов. И сзади них мелькают лица — лишь настолько, что мы чувствуем толщу колонны, идущей не похоронно, как в начале фильма, а скорей размашисто. Явно ощущается ходьба. За головами — свинцовое недоброе небо.

Меженинов рассказывает полковнику и Мантрову:

— В зеленом начале моего срока на тихой теплой подкомандировке оперчасть вербовала меня в стукачи. Удивляюсь сам — это не было легко, но я устоял. Был сослан в штрафную бригаду — на каменный карьер, мрачнейшие бандиты. И полгода тянул среди них…! Устоявши раз, устоявши два, — падать под конец как-то жалко.

Полковник усмехается:

— Все-таки, дОцент, вы в вызывающей форме отказались! При остатке срока в год — можно на этом и погореть.

Мантров внимательно прислушивается к их разговору. Федотов же не слышит. Он упоен, смотрит вперед и никуда. Когда объектив больше поворачивается в его сторону — слышно дуновение маршеобразной музыки.

Меженинов:

— На этом нас и ловят. В начале — мы боимся чересчур долгого срока, в конце — дрожим за освобождение. Это — психология набора 37-го года. С ней гнулись и подыхали. А я — сторонник вот этих новых боевых ребят. Тем более с е й ч а с! — чего дрожать? Простая разумная отговорка: боюсь, мол, что меня зарежут!

Резкий окрик:

— Ра-зобраться по пять! Раз-говорчики в строю! Меженинов:

— …Процедура чекистов, которой мы трепетали всю жизнь, вдруг оказалась такой неуклюжей: арест, протоколы, следствие, суд, пересуд. А здесь возмездие мгновенно: удар ножа! На рассвете. Все видят, что это — пострашней! И никто не только стучать не пойдет, — не пойдет и минуты с ними беседовать!

Полковник возмущен:

— Вы — интеллигентный человек, а отстаиваете какую-то дикую резню!

Меженинов:

— Прекрасное время! Где это есть еще на земле? — человек с нечистой совестью не может лечь спать!! Какое очищение!

Маршеобразные мысли Федотова. Окрик:

— Ра-зобраться по пятеркам! Кому говорят?! Полковник:

— Ав-вантюра!

Меженинов:

— Но мы доведены и приперты. А что бы вы предложили другое?

Полковник:

— Да если бы мне только дали сформированный современный полк…

Он приосанился. Он видит сейчас тот полк. Он уже почти им командует…

…я б этим псам показал!

Меженинов:

— Но тот, кто сформировал бы полк, нашел бы ему командира и без вас, учтите… Нет, не ждать вам полка. Надо учиться действовать там, где живешь.

Окрик:

— Сто-ой, направляющий!!

Это — краснорожий старший сержант, вбежавший внутрь цепочки конвоя.

Остановилась колонна беспорядочной толпой. И вокруг — конвоиры с автоматами и карабинами наперевес. Степь кругом. Небо черное. Сержант орет:

— Что это идете, как стадо баранов?

Из толпы:

— А мы не в армии!

— Присягу не давали!

— Сам баран!

Сержант:

— Ра-зобраться по пятеркам! Первая!

Первая пятерка отделилась и прошла вперед шагов десять.

…Стой! Вторая!

МЫ — БЛИЖЕ К ТОЛПЕ.

В ней — движение, гул:

— Не давайте ему считать, не давайте!

— Не иди по пятеркам!

— Прите все!

Голос сержанта:

— Третья!

Третья пятерка не отделяется, как первые две, а еле ноги переставляет, и сзади к ней льнут, льнут стадом, нельзя считать!

Смех в толпе. Крик сержанта:

— Сто-ой! Ра-зобраться по пятеркам!

Толпа продолжает медленно густо идти. Нагоняет первые две пятерки. Остановилась.

Из толпы:

— Хрен тебе разобраться!

— А ху-ху — не ху-ху?

Крик сержанта:

— Не разберетесь — до вечера здесь простоите!

Из толпы (кричащие прячутся за спинами):

— Хрен с тобой! Простоим!

— Время не наше — казенное!

— Пятилетка — ваша, не наша!

МГНОВЕННЫЙ ПЕРЕНОС (РЫВКОМ).

Лицо сержанта. Он рассвирепел, себя не помнит. Взмах:

— Оружие — к бою!! Патроны — дослать!!

Лязг затворов.

Грозная музыка.

ОБЪЕКТИВ КРУЖИТСЯ МЕДЛЕННО.

Под черным небом мы видим конвоиров, готовых в нас стрелять. Дула наведены! Челюсти оскалены!

И мы видим толпу, готовую броситься на конвоиров.

Их шестьсот человек! Если в разные стороны кинутся…! Наклонились вперед! А Гай даже руки приподнял для броска! Радостью боя горит худощавое лицо Федотова!

Что-то сейчас будет страшное! Что-то непоправимое!

в музыке растет-растет-растет это столкновение!

И вдруг отрезвленный голос сержанта:

— Марш, направляющий.

Общий выдох.

Заключенные вышли из стойки, повернулись. Опять пошли как попало. Оживление в колонне.

Опять во весь экран — та же наша четверка в ходьбе.

Никого не видит Федотов, смотрит далеко вперед и вверх.

Ветерком — его радостный марш!

ШТОРКА.

В двадцать глоток — раскатистый хохот.

Это на скатке бревен развалились в разных позах заключенные и хохочут в лицо вольному десятнику — жалкому потертому человечку, стоящему перед ними. Он уговаривает:

— Ребята! Цемент погибнет! Четыре тонны цемента. Ну, дождь вот-вот!

К нему выскакивает круглый придурковатый Кишкин, Ф-111. Номер на груди его поотпоролся, болтается:

— Десятник! Что ты нас, дураков, уговариваешь? Разве знает собака пятницу?

Хохот.

…Нам расчету нет. Не платят.

— Как не платят? Расценки единые государственные, что для вольных, что для вас!

Сзади на бревнах все так же развалились зэки. Кишкин впереди изгибается перед десятником: