Знают истину танки !

вместо их камеры — соседняя. Обугленные остатки нар, матрасов, тряпья. Расставив ноги, скрестив руки, посреди камеры стоит Климов. Молчит.

А в коридоре суета, ломами взламывают дверные засовы. Уже какую-то камеру открыли, оттуда вывалили освобожденные. Объятья!

Крики.

ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ — ШИРОКИЙ ЭКРАН.

Внутренность столовой — столбы, столы. Множество заключенных митингует в совершенном беспорядке. Несколько человек — на возвышении для оркестра. Вскидывания, размахивания рук. Нестройный шум, крики.

И вдруг близ самого нашего уха чей-то очень уверенный громкий голос, привыкший повелевать (мы не видим говорящего):

— Ну, и что? р-ре-волюционеры!?..

Все обернулись, смолкли.

А он совсем не торопится:

…И есть у вас военный опыт? И вы представляете, что теперь вам нужно делать?

Что за чудо? Офицер? Генерал?.. В отдалении, у входа, один, заложив руку за полу офицерской шинели, правда, без отличий и петлиц, стоит высокий, плечистый, в генеральской папахе

полковник Евдокимов! Он — и не он!.. Что делает форма с человеком! Усмешка на его лице:

…Бить стекла, долбать забор — это легче всего. А теперь что?

Настороженное молчание толпы, которой мы не видим.

Полковник все уже сказал, и стоит с пренебрежительной усмешкой.

Голоса:

— Полковника в командиры!.. Академию кончал!.. Хотим полковника!.. Просим!

Полковник быстро идет сюда, к нам,

в толпу. Люди раздвигаются перед ним.

Властно взошел он на трибуну, стал рядом с Гаем, Богданом, Климовым. Косится на них свысока. Гай делает уступающее движение:

— Я — только старший сержант. Я не возражаю.

На кого не подействует эта форма, эта уверенность!

Полковник не снисходит митинговать. Насупив брови, спрашивает:

— Каптер продсклада — здесь?

Голос:

— Здесь!

— Через два часа представить отчет о наличии продуктов. Бухгалтер продстола?

Визжащий старческий:

— Здесь!

— По сегодняшней строевке минус убитые выписать на завтра разнарядку кухне и хлеборезке.

— По каким нормам?

— По тем же самым, по каким! Может, в осаде месяц сидеть!

Повелительно протягивает руку:

— Бригадир Тимохович! Соберите по зоне убитых. Подсчитайте побригадно, дайте сведения в продстол. В хоздворе выкопайте братскую могилу, завтра будем хоронить.

Голос:

— Не морочьте голову с каптерками, полковник! Надо думать о лозунгах восстания!

Полковник Евдокимов грозно удивлен:

— То есть, это какие — лозунги?!

Косится на Богдана:

…Свобода щирой Украине? Так завтра нас пулеметами покроют. Если мы хотим остаться в живых, наш лозунг может быть только один: "Да здравствует Центральный Комитет нашей партии! Да здравствует товарищ Сталин!"

Разноречивый ропот.

Вдруг — радостный вопль на всю столовую:

— Эй политиканы! Стадо воловье! Что вы тут топчетесь?! Наши стенку пробили в женский лагпункт! К ба-абам!!!

Движение среди видимых нам первых рядов. Богдан, потом и Климов спрыгивают с помоста. Гул в толпе. Топот убегающих.

Полковник с досадой бьет рука об руку.

— Ах, это зря!.. Это надо было оставить!.

Гай:

— Но не в этом ли свобода людей, полковник?

Евдокимов скривился:

— Бар-дак!.. Управление, связь — все теперь к черту!

Гай, насунув шапку на самые глаза:

— Не у всех посылки, как у вас, полковник. Многим давно уже не до баб…

Громко:

…Так насчет лозунгов, браты!..

ШТОРКА.

Широкий экран разгорожен посередине разрезом стены в два самана. Слева — мужчины (мы видим их до колен) долбят стену ломами, кирками, Лопатами. Она, видно, замерзла, трудно колется. Они рубят как бы дыру, арочный свод, стена держится над ними, и ее верха мы не видим. А справа — сгущается стайка женщин в ожидании. Они тесно стоят, держатся друг за друга. Они с такими же номерами — на шапкахушанках, телогрейках, юбках. Они часто оглядываются в опасении надзирателей.

Музыка! Жизни нерасцветшие или прерванные…

Женщины не только молодые, тут всякие. После нескольких лет замкнутой женской зоны, обреченные на ледяной двадцатипятилетний срок, — как могут остаться спокойными к ударам мужских ломов в стену?

Это стучатся в твою грудь!

Это и любопытство.

Это и встреча с братьями, земляками.

Среди женщин мы можем угадать по лицам — украинок… эстонок… литовок…

Уже первый лом один раз прошел насквозь! Еще немножко! Еще! Падают куски! падают!..

Есть проход! Мужчины бросают ломы и кирки, они протягивают руки в пролом и стайка женщин бросается к ним! И протягивает руки!

КРУПНО.

— Соединенные руки! Соединенные руки! Союз мужчины и женщины старше всех союзов на земле!

Бегут еще! Одни туда, другие сюда, все перемешалось! Надзирателей нет!

— Демка!

— Фрося!

— Девочки, прыгай, не бойся!

— Вильность, дивчата!..

И еще — не разбираем языка, и тем выразительней переливание, мука и радость этих голосов.

Номера женской зоны закружились между номерами мужской.

Поцелуи — каменного века! — некого стыдиться, некогда кокетничать!

И Володя Федотов держит за локти какую-то девушку с нерусским лицом, с чуть высокомерным запрокидом головы.

— Ты не понимаешь меня, Аура?.. Но ты же в лагере немножко научилась по-русски?.. Аура! Меня арестовали — я не только еще не был женат, я…

Аура отвечает что-то по-литовски.

Они может быть и поцелуются сейчас, но мы этого не увидим.

ЗАТЕМНЕНИЕ.