— Что толку, Эрима, что ты помнишь, что означает это слово на древнем языке? Этим надо было пользоваться! Ты могла спросить совета тогда у Бастры, но… ты была так уверена в своей способности победить эту напасть любовью, что, не задумываясь, свернула с предназначенного пути, принесла дар в жертву и проиграла в итоге. Самонадеянность и невежество сгубили Мирах. Почему ты не спрашивала?! Это что, трудно?
— Я пятьдесят лет провела в храме и считала, что за это время узнала всё, — с апломбом ответила Эрима.
— Ты даже сейчас не хочешь признаться и смирить свою гордыню, — Ксора больше ничего не желала ей объяснять. Раз человек уверен в своей непогрешимости, а все ошибки совершены под действием непреодолимых обстоятельств, значит, и в следующий раз он поступит точно так же. — Только зря ты Арну не позволила стать ищущим. Возможно, сейчас он был бы счастлив…
Кресло опустело.
Эрима долго сидела в задумчивости. Последние слова гостьи неприятно удивили её. Почему она так сказала? Что изменилось бы, если бы Арн и молодая Наксатра стали любовниками?
И тут память смилостивилась и явила ей утраченные знания. Или сама Бастра дала понимание: мужчина, возродивший своей любовью Наксатру после смерти, становится для неё тадзари — храмом. Наксатра освобождается от служения до тех пор, пока он её любит. Это его награда. Но самое главное, в этот период Звёздный Талисман приобретает способность обычных женщин, то есть может родить как девочек, так и мальчиков. Правда, дочери от такого союза не бывают Наксатрами, если только так не захочет мать и не отдаст девочке жизненную силу одной из своих жизней.
Что же получается? Она могла пожертвовать одной жизнью, а не восьмью оставшимися, возродиться для Орина, и точно так же родить сына-наследника. Могла спросить у Богини, что губит род Веревоев, и спасти мужа от сумасшествия. Или могла позволить сыну быть счастливым с любимой женщиной, и тогда он возродил бы сейчас Анху… Кстати, с кем сейчас возрождённая Наксатра? Кто любил её так преданно и сильно, что светлый дух устремился по пути именно этого чувства, миновав любовь Арна?
— Мама, уже полдень, а ты ещё не одета. Что случилось? — Арн упал на колени перед до крайности расстроенной, Эримой. — Тебе плохо?!
— Нет. Просто задумалась. Что слышно о Фросте? — сменила она тему. — Его нашли?
— Не нашли, — Арн поднялся и сел во второе кресло. — В его доме нет. Свейн уверяет, что в Скальные пороги… — он осёкся и посмотрел на мать виновато, но та, поглощённая своими мыслями, не обратила внимания на то, откуда приехал Свейн, — Фрост не возвращался. Юрз обещал послать гонца к тоннелям, может, он туда уехал… Простить себе не могу!
— Да, сын, ревность очень плохой советчик… — Эрима замолчала, размышляя о том, стоит ли ей поделиться с Арном своими предположениями или не расстраивать его ещё больше. Она так привыкла опекать своего мальчика, охранять его от некоторых сторон жизни, что эта опека порой приводила к эмоциональным протестам дофина. Случались и более решительные демонстрации неповиновения. Чего ей стоил поход мальчишек через перевал! Тогда вся долина стояла на ушах, а Орин ехидно радовался несгибаемости сыновнего характера. Лишь со временем он понял и оценил заботу матери, а вот она, похоже, так и не научилась доверять его разуму. — Ты должен научиться контролировать эмоции.
— Я умею контролировать эмоции, мама, — не согласился Арн, — я не умею их избегать. Нужно учиться не допускать в свою душу гнев, злость, ту же ревность, а не демонстрировать перед другими умение казаться спокойным, когда тебя душит ненависть или ещё какая-нибудь гадость.
Эрима смотрела на сына с удивлением.
— Откуда такие мысли?
— Если бы они были моими, — невесело усмехнулся Арн, — это Фрост так считал… считает, — поправился он мгновенно. — Я никогда не видел, как он злится. Вот Свейн, тот быстро заводится, а Фроста вывести из себя практически невозможно.
— Хм… как интересно. Значит, он великолепно владеет собой и никогда не показывает эмоции окружающим, если сам того не пожелает?
— Да, — согласился Арн, не подозревая, куда клонит матушка.
— И любовь?..
— Любовь? — правитель недоумённо пожал плечами. — Причем тут любовь?
— Я вот всё думала, кто мог так любить Анху, никому не показывая своих чувств? Ведь это должен был быть кто-то из твоего близкого окружения. Свейн всё страдал по Ситре, потом оказалось, что он влюбился в эту малышку из Коха. Джент Юрз? Протус? Кто-то из стражи, рудокопов, жрецов?
— Ты считаешь, что это Фрост?! — искренне удивился Арн. — Он её вначале даже недолюбливал!
— А ты сам сразу воспылал к ней любовью? — парировала матушка.
— Ну, не сразу… Но если ты права, то я…
— Стоп! Ты сам только что говорил о недопустимости гнева, это во-первых. А во-вторых, Фрост не виноват ни в том, что влюбился, ни в том, что дух Наксатры выбрал его. Если, разумеется, правда, то, что мы сейчас думаем.
— Я смогу отбить у него Анху? — Арн почему-то уверовал в то, что именно Фрост возродил девушку, и настроился решительно. — Она же любила меня! Не может же она в одночасье забыть наши чувства?!