Знак

– Да. Самим руководителем Ассамблеи.

Айджа с Акосом переглянулись. Сизи сидела, скромно сложив руки на коленях, и улыбалась. Кудрявые волосы картинно обрамляли ее личико. В тусклом свете лампы она выглядела истинной дочерью Оусы. Отец тоже умел добиваться своего, улыбкой завоевывая сердца людей, а смехом – улаживая любую проблему.

От риска растаять директора спас настойчивый стук в дверь. С последним ударом круглая ручка вывалилась, а металлическая пластина, к которой она крепилась, треснула пополам. Акос понял, что отец на взводе. Оуса плохо умел контролировать свой нрав, а его токодар часто усугублял ситуацию. Отец прекрасно чинил всякие вещи, правда, половину из них он сам же предварительно и ломал.

– Извините, – пробормотал Оуса, врываясь в кабинет.

Поднял отвалившуюся ручку, провел пальцем по трещине. Пластина срослась немного неровно, но в целом выглядела как новенькая. Сифа утверждала, что отец не всегда исправляет поломанное идеально, а в доказательство предъявляла кривоватые тарелки и чашки с неровностями на ободках.

– Мистер Керезет! – воскликнул директор.

– Спасибо за то, что отреагировали так быстро, – поблагодарил отец.

На его губах не было ни тени улыбки, серьезность отцовского лица испугала Акоса больше, чем темные коридоры, суровость Бадхи или сжатые губы Сизи.

Отец улыбался всегда, в том числе когда это было совершенно неуместно. Мама называла его улыбку лучшей защитой.

– Идите за мной, старшее дитя, среднее дитя и младшее дитя, – безрадостно сказал Оуса. – Мы отправляемся домой.

И тогда они разом поднялись и послушно потопали в школьную раздевалку. Отыскали среди одинаковых серых кухлянок свои, на воротниках которых красовалась вышитая нитками фамилия «Керезет».

Сизи с Акосом умудрились их впопыхах перепутать, и им пришлось обменяться: кухлянка Акоса жала Сизи в плечах, а ее собственная верхняя одежда оказалась слишком длинной для Акоса.

Поплавок с приоткрытой дверью ждал их снаружи. Он был чуть больше обычного, хотя тоже круглым и приплюснутым. Блестящие металлические бока запачкала грязь.

Они забрались в кабину. Настенный экран, настроенный на новостной канал, был выключен. Так же, как и навигационный экран. Оуса, управляя поплавком, орудовал рычагами и кнопками без голосовых подсказок навигатора. Ремни безопасности пристегивать не стали, Акос чувствовал, что это будет пустой тратой времени.

– Пап! – окликнул отца Айджа.

– Сегодня утром Ассамблея сочла себя обязанной сообщить о жребиях одаренных родов, – проворчал отец. – Оракулы приватно, в качестве жеста доброй воли, поделились данной информацией с Ассамблеей пару лет назад. Судьбы-то держат в секрете до тех пор, пока человек не умрет. О них знают только семьи и носители, но теперь… – отец по очереди посмотрел детям в глаза. – Теперь все узнали о ваших судьбах.

– А в чем они заключаются? – испугался Акос.

– А почему это опасно? – перебила его Сизи.

Отец, разумеется, ответил на вопрос дочери:

– Нельзя сказать, что разглашение опасно для каждого из судьбоносных… лишь для некоторых.

Акос припомнил, как тетка за локоть тащила Ори к лестнице: «Ты находишься под ударом. Тебе надо бежать». Выходит, и Ори – носительница судьбы. Однако Акос не помнил фамилии Реднэлис в списке судьбоносных родов. Значит, Реднэлис – не настоящая фамилия Ори.

– Так в чем заключаются наши судьбы? – переспросил Айджа, и Акос в который раз позавидовал его звонкому голосу.

Иногда, когда не хотелось спать, и они с братом начинали болтать, на «шепот» Айджи тотчас прибегали родители. Акос был совсем не таким. И секреты он умел хранить как никто другой. Вот и сейчас молчал о том, что узнал об Ори.

Поплавок летел над полями ледотравья. Они тянулись на мили и мили, разделенные невысокими сетчатыми заборами: желтые «цветы ревности», белые чистоцветы, зеленые лозы гарвы, бурая листва сендеса и, наконец, алые тихоцветы в проволочных клетках, по которым пропущен ток. Раньше – еще до клеток – люди частенько кидались в заросли и погибали среди красных лепестков: достаточно было глубоко вдохнуть их ароматный яд, и человек засыпал навеки. Акосу всегда представлялось, что это не слишком плохой конец: умереть в окружении багряных цветов, растущих под белесым небом Туве.

– Когда будем в безопасности, я вам расскажу, – произнес отец нарочито бодрым тоном.

– А мама где? – не удержался Акос.

– Ваша мать… – Оуса сжал зубы, и вдруг возле его кресла в полу образовалась дыра, словно треснула корка на подрумянившемся каравае в печи.

Отец выругался и протянул руку, чтобы залатать прореху. Акосу стало очень страшно. Что могло настолько сильно рассердить отца?

– В общем, понятия не имею, где она. Но уверен, что она в порядке.

– Она не предупредила тебя о том, что готовится? – продолжал допытываться Акос.

– Думаю, она могла и не знать, – предположила Сизи.

Однако они понимали, что это попросту невозможно. Сифа знала все. Причем всегда.