Знак бесконечности (СИ)

Схватки — чудовищные, похожие на цунами, одна за другой. Я изо всех сил сжимаю руку Тони, и он стоически терпит, как будто пытается разделить со мной хотя бы малую толику боли. Я ненавижу его — источник этой боли. И в то же время рада, что он рядом со мной, что наш ребенок должен появиться на свет…

Я не могла все это придумать. Это — и многое другое из того, что мы вспомнили, встретившись в безвременье, на грани жизни и смерти. Мы увидели и вспомнили то, от чего в нашей жизни не сохранилось ничего. Ни в настоящем, ни в Отражении. Как будто из киноленты вырезали кадры, и теперь они есть только в копии. Тони будет жить ту жизнь дальше, а мне останется лишь собранное ожерелье. Или четки, которые я буду перебирать снова и снова.

Господи, пожалуйста, пусть все это будет правдой…

Я уснула, повторяя эту… нет, не просьбу — мольбу.

К утру я стала звездой роддома. Наверно, обо мне не шептались только ленивые. Та самая, из одноместной, — так вот, крутой мужик, который к ней ходит и за нее платит, он ей не муж и не отец ребенка. А отец погиб как раз тогда, когда ей делали кесарево. А ребенок в реанимации на ИВЛ. Кошшшмааар…

После завтрака и всяких малоприятных процедур пришла медсестра, которую я еще не видела. Посматривая на меня с любопытством, помогла сесть в кресло-каталку и повезла в детскую реанимацию.

— Вы учтите, — предупредила она, — выглядит там все очень страшно. Мамки как зайдут, сразу рыдать начинают с порога. Трубки, зонды… А на самом деле чаще всего ничего ужасного. С вашим уж точно ничего. Несколько деньков полежит, задышит сам — переведут в интенсивную терапию. А как наберет вес, пойдете домой. Ну, то есть вас-то раньше выпишут, будете к нему приходить, а потом заберете.

От таких успокоительных речей мне стало только еще тоскливее. Бедный Витус, лежит в инкубаторе, с трубками и зондами какими-то. Меня скоро домой отправят, а он здесь останется. Совсем один.

В реанимации сестра подкатила меня к сооружению, напоминающему пластиковый саркофаг, в котором лежал младенец — совсем как крошечный старичок. На нем были надеты подгузник, носочки и шапочка, изо рта и из носа торчали прозрачные трубки. Выглядел он настолько пугающе, что мне, как и прочим мамашам, захотелось зарыдать, несмотря на предупреждение.

— Ага, это у нас мальчик Захоржевский, — шариком подкатился молодой полный врач. — Мама, не плакать! Вот если б он умер, тогда можно было бы. А он живой, и с ним будет все в порядке. И учтите, он вас слышит. Лучше поговорите с ним. Можете осторожно за ручку подержать.

Я встала с кресла и подошла к кувезу. По бокам в нем были отверстия, как раз, чтобы просунуть руку. Я дотронулась до маленьких теплых пальчиков.

— Привет, Витус. Ну вот, ты теперь самый настоящий человечек. Настоящий человеческий мальчик, а не какой-то там пузожитель. Только ты поторопился немножко, и теперь тебе надо полежать и подрасти. Научиться самому дышать и есть. Тебе, наверно, неудобно, но ты потерпи немного.

Я говорила всякие смешные глупости, которые заставили бы меня умереть от стыда еще пару дней назад. А сейчас мне было все равно, что их услышит кто-то еще, кроме Вити.

— Ты знаешь, у тебя есть сестричка, ей скоро исполнится годик. Ее зовут Маргарет, Мэгги. Она живет с вашим папой далеко отсюда. В стране, которая называется Англия. Только ты их никогда не увидишь, к сожалению. Но они все равно знают о тебе. И всегда будут тебя любить. Ну и я, конечно, тоже.

Обернувшись, я заметила недоумевающий взгляд, которым обменялись сестра и врач. Ясное дело, они тоже в курсе моей печальной истории и теперь пытаются сообразить: то ли эти слухи неправда, то ли бедная тетка рехнулась от горя, то ли все еще более сложно и запутано.

— Вам нужно начинать сцеживать молоко, — сказал врач. — Сейчас мы мальчика кормим через зонд, пока он на искусственной вентиляции. Но как только легкие расправятся, посмотрим, сможет ли он сосать сам.

Сестра отвезла меня обратно в комплекте с молокоотсосом и стерильной бутылочкой. Пытаясь управиться с этим инквизиторским оборудованием, я косилась на телефон. Позвонить Люське или все-таки подождать, пока позвонит сама?

Мысли лезли в голову одна за другой, распихивая друг друга локтями. «В очередь, сукины дети, в очередь!» — хотелось рявкнуть на них на манер Шарикова.

А ведь где-то там умерла я. И Тони надо будет меня похоронить. Похоже, ему еще тяжелее. И как он с этим справляется?

А еще Люська и Питер. Это мы с Тони остались в одном экземпляре. А их теперь по двое. И всех остальных людей — тоже. Всех, кроме нас двоих. И Мэгги. И Джина. И всех детей, которые родились после семнадцатого июня прошлого года. Одна Люська сейчас рыдает, потому что погиб Тони. А другая — потому что умерла я. Интересно, что со мной случилось там? Сердечный приступ? Когда-нибудь я все узнаю. Когда-нибудь соединятся обе Люськи и оба Питера, каждый с памятью о своей жизни. А вот наши с Тони половинки уже соединились…

Стоп… В этом был какой-то логический баг, который я никак не могла уловить. Что-то определенно было не так.

Время… временная петля…