Знак «фэн» на бамбуке

Начальник Судебной управы мгновенно сообразил, в какую сторону дует ветер.

– Смею ли мечтать о высокой чести оказаться полезным вашей милости? – проговорил он смиренно. – Но если ваша милость имеет в виду разбойника, прозванного «Синяя Смерть», то разбойник истомился в неволе, как запертый в клетку барс. В ярости он глотку перегрызёт своему ненавистнику.

– Время пришло. Выпускай, – прозвучало над головой.

Должность инспектора фарфоровых мастерских передавалась по наследству. Со временем, когда отец достигнет почётной старости и отойдёт от дел, инспектором станет Цибао, если, конечно, будет прилежно учиться и сдаст все положенные экзамены. Дважды с того дня, когда слуга привёз от отца радостное известие, Цибао побывал в квартале фарфористов. Его встречали поклонами, называли младшим господином. Староста квартала разговаривал с ним почтительно, показывал и разъяснял, как работают мастера. Цибао слушал, смотрел, сам задавал вопросы. Но совсем не интерес к фарфоровому производству тянул Цибао в квартал. Его замучило незнакомое ранее чувство. Словно он оказался в чём-то виновен. В чём? Он никому не сделал дурного, никому не принёс беды.

Новых арестов в квартале фарфористов не последовало, хотя в городе схватили ещё несколько человек. Должно быть, разрисовщик Ю Лан держался стойко и даже под пытками не назвал ни одного имени. Но тревога, как зимний холод, заползла в каждый дом. Если отец в ответе за сына, брат за брата и сосед за соседа – кто при таких порядках мог с уверенностью сказать, что избежит тюрьмы? И говорили и двигались люди так, словно смотрели на них в сто глаз расставленные всюду соглядатаи. Цибао заметил, что мимо дома Ю Лана старались не проходить. Дом стоял в самом конце улицы, ведущей к стене. За домом начинались заросли акаций. Сверху взглянуть – целое море листвы. А выше листвы грозно и глухо тянулась стена, отгораживающая квартал от Янцзы.

«Как они там живут, – думал Цибао о жене и детях Ю Лана. – Плачут, наверное. Покинуть квартал им нельзя. Деньги все кончились, запасы муки и риса также подходят к концу». Больше всего Цибао мучила мысль о голодных детях. С радостью отдал бы он им всё накопленное богатство. К каждому дню рождения и к Новому году ему дарили мелкие слитки серебра, и в его сундучке лежало теперь немало серебряных брусочков – и прямых, как тростника от кисти, и изогнутых, словно ветвь. Только как передать их жене Ю Лана? Не мог же Цибао постучаться в дом, хозяин которого арестован. И слугу не пошлёшь. Сразу появятся основания заподозрить отца в связи с преступником. Но недаром говорят, что мудрец открывает истину, не выходя из дома. Цибао всё думал и думал, и вдруг его осенило. Путь открылся проще простого. Оставалось лишь разузнать, когда состоится очередная разгрузка большой печи. Гаоэр сбегал, узнал.

Чжоу Цзичан. Оборванцы. Фрагмент свитка на шёлке. XII век.

Через два дня, придя, как всегда, в комнаты матери, чтобы пожелать доброго утра, Цибао сказал:

– Способ изготовления фарфора очень сложный, и его можно разделить на четыре части. Сначала составляют массу, которая будет долго томиться в ямах. Это первая часть. Когда проходит достаточно много времени, из массы лепят сосуд. Это вторая часть, и работа формовщиков достигла такого совершенства, что некоторые сосуды называют «тотай» – «бестелесные», такие у них тонкие стенки, а прозрачные, как скорлупа, чашки называют «яичная скорлупа».

Мать, сестра и служанки – все, кто находился в комнате, весело расхохотались.

– Ты рассказываешь о фарфоре, словно давно занимаешь пост начальника фарфорового управления, – смеясь, сказала мать.

Цибао смех не смутил.

– Третий вид работы заключается в покрытии глазурью и нанесении росписи, – продолжал он, как ни в чем не бывало. – Если бы я начал перечислять одни названия красок, то вы бы за это время успели позавтракать. Например, жёлтая – «чайный лист», «спинка угря», «топлёный утиный жир», «платье старого монаха», «рыбья икра». Цвет один, а оттенки разные.

Мать и все остальные давно перестали смеяться. Но всему было видно, что мальчик не напрасно посещал квартал фарфористов.

– Но самое трудное в фарфоровом производстве, – говорил тем временем Цибао, – это последнее. Обжиг. Работа у печи требует большого умения. Если жар будет неправильным, то покривятся тарелки и блюдца, обвиснут носики чайников и сами чайники превратятся в бесформенные горшки.

Цибао перевёл дыхание. Наступило время заговорить о главном.

– Обжиг длится двенадцать часов. После того как огонь погаснет, полагается выждать ещё два раза по двенадцать часов и только тогда раскрывать печь. Я видел, как в печь закладывали дрова и глиняные коробки с необожжённой посудой, но ни разу не видел, как вынимают готовый фарфор. Происходит разгрузка печи во вторую или третью стражу, когда ворота квартала закрыты. Позвольте мне остаться сегодня вечером в квартале фарфористов. Сегодня как раз раскрывают большую печь.