Знак Гильдии

Проведя над смуглой ладонью лезвием наррабанского кинжала, она умело проколола кожу. Варрах не вздрогнул, внимательно глядя, как светлое лезвие размазывает его кровь по руке.

– Что видишь, женщина?

– Кровь вижу.

– Это понятно, а еще что?

– Я не про твою говорю, а про чужую. Много у тебя на руках чужой крови, господин. Столько, что не отмыть.

Наррабанец не подумал о том, что и ребенок признал бы в нем матерого убийцу. Каждое движение выдавало опасного хищника. Но он не мог увидеть себя со стороны и потому еще глубже проникся доверием к гадалке.

– Это прошлое, а в будущем что видишь?

Женщина вздрогнула, отступила на шаг:

– Ох, лучше не спрашивай! Я таких страхов ни на одной ладони не видела! Будет тебе, господин, беда от птицы!

– От птицы? – сипло переспросил Варрах. – От какой птицы?

– Не знаю. Вижу только: тебе в лицо вонзаются когти.

– Когда? – Тихий голос наррабанца был страшен.

– Скоро, ой, скоро! Не успеет луна на ущерб пойти... Ох, дальше и смотреть не хочу! Ты, господин, меня не слушай! Забудь, что тебе наговорила глупая женщина! Я за такое гадание и денег не возьму! Вот если б доброе предсказала...

Она повернулась и пошла прочь – прямая, статная, величавая.

Варрах замер, словно громом пораженный. Она что, издевается над ним, эта дрянь? Или действительно не знает наррабанской приметы: гадалке обязательно нужно заплатить! Не дашь денег – напророченные беды умножатся, а предсказанная удача улетит прочь.

Наррабанец окликнул колдунью, та не обернулась. Тогда мужчина, наплевав на гордость, быстро подобрал раскатившиеся монеты и кинулся догонять Шаунару.

– Вот, возьми! Мало тебе? Пятую добавлю!

– За такое гаданье? – гневно вопросила женщина. – Да я эту медь и в руки не возьму!

Наррабанец правильно истолковал легкий нажим на словах «эту медь». С проклятием он выхватил серебряную монету:

– Бери, сука, не то зарежу!

– Ну, раз такой выбор... – пожала плечами Шаунара. Небрежно взяла серебро из его руки и пошла своей дорогой, оставив наррабанца разбираться в смятенных, спутанных мыслях.

На ходу она подбрасывала и ловко ловила серебряную монету и напевала (ах, жаль, что Варрах не слышал этой песенки):

Если не глядя трясешь кошельком —
Тут уж богатству не быть.
Если родился на свет дураком —
Тут уж ума не нажить!

Заполыхает морская вода,

Танцам научится рак,
Но никогда, никогда, никогда
Не поумнеет дурак!

32

– Молодцы-то вы молодцы, но что делать с вашей находкой? – Сарх озабоченно глянул на бледного подростка в ошейнике, стоящего на палубе в кольце пиратов. – Я привел жреца, он у трапа ждет – сами же очистительный обряд хотели! Ну и куда нам это сокровище упрятать, чтоб не было хлопот?

Дайру рухнул на колени:

– Господин! Какие от меня хлопоты?! Знаешь ведь, я сам под твою руку хочу, еще на Тагизарне просился!

– Врет, – убежденно сказал Пень. – Ты спроси, чего он за нами всю дорогу тащился да подглядывал?

– Потому и тащился, что своему счастью не верил! Где Эрниди, а где Тагизарна? Ты, рыжий, не рычи, я ж вас не сдал страже, а просто следом шел!

– Потом разберемся, – нетерпеливо махнул рукой Сарх. – Жрец дожидается! Пока надо парня спрятать.

– Скрутить да бросить в трюм, – пожал плечами Варрах.

– Что б ты понимал в очистительных обрядах! – презрительно возразил наррабанцу боцман. Пират не знал и не хотел знать, какие у капитана счеты с тощим сопляком в ошейнике, но понял главное: пленника надо спрятать. – Жрец должен весь корабль обойти! От носа до кормы! И в трюм он спустится!

– Можешь предложить что-нибудь? – деловито спросил капитан.

– А то как же! Вон на палубе шлюпка стоит. Спустить на талях за борт – не на воду, а чтоб в воздухе висела. Парня связать, кляп в рот – и...

– Понял! Отлично! Исполнять, да побыстрее! А я к жрецу пошел!

* * *

Издали доносилось торжественное песнопение: экипаж тянул за жрецом слова очистительной молитвы. Дайру, скрученный по рукам и ногам, лежал на дне шлюпки. Рот его был завязан тряпкой, по щекам текли злые слезы.

Через борт перегнулся какой-то парень, совсем еще мальчишка, такой же белобрысый и долговязый, как и сам Дайру.

– Эй, ты там живой? – заговорщически окликнул он пленника. – Потерпи маленько. Трюм освятили, скоро на палубу вылезут. Как жрец уйдет, так тебя сразу отсюда вынут. Я у тебя пока спрячу мою псину, а то капитан увидит, рассердится. Обряд все-таки. Не возражаешь?

Последняя фраза была шуткой, над которой юнга сам захихикал. Затем он исчез и почти сразу вновь возник над бортом.

– Не вырывайся, дурак, не в море кидаю!

Что-то мягкое, живое тяжело шлепнулось на живот Дайру, когти больно заскребли по боку.

– Все, побегу, а то заметят, что я не на молитве. Смотри, парень, не обижай ушастого! Я его потом тихонько вытащу.

На груди у Дайру восседал несуразный пес, толстый, вислоухий, с добродушной удивленной мордой.