А звуки становились отчетливее, и выявился ритм, монотонный и навязчивый. Словно кружево повисло в воздухе, понемногу оплетая людей. Притянуло-затянуло-стянуло, сковало движения... Дыхание невольно подстраивалось под этот медленный, тягучий ритм, сердце застучало неторопливо и глуховато, мысли стали неповоротливыми, неспешными. Что-то в этом было странное, но лень было все обдумать, лень было даже встревожиться... Глаза заволокла пелена, и хорошо, ведь они так устали... Не видишь даже, куда ступаешь... ну и нечего смотреть, все равно под ногами словно мягкая перина, бесконечная мягкая перина, до края света мягкая перина, и хочется мягко опуститься на эту мягкую перину, и мягко сомкнуть обмякшие веки, и спать, спать...
Под ноги Ильену подвернулся корень. Не сам подвернулся – боги подставили. Но это он понял гораздо позже, через несколько мгновений. А сначала просто растянулся на животе, больно ударившись локтем и угодив двумя пальцами в горшочек с тлеющим трутом.
Выругался. Зашипел, дуя на обожженные пальцы. Вскочил. Огляделся протрезвевшим взором. И увидел...
Маленький Денат, свернувшись калачиком, посапывает на замшелых камнях – беспомощный, похожий на толстого щенка.
Аранша, склонившись над сыном, пытается нашарить его плечо. Глаза ее открыты, но явно ничего не видят. Лицо равнодушное, тупое. Вот сейчас забудет, что же она ищет вслепую, и сама растянется на моховой подстилке.
Арлина, прижав руки к груди, раскачивается на месте, бледная, с отрешенным выражением лица. Должно быть, ей кажется, что она куда-то идет.
И над всем царит сплетенный из странных звуков мотив, прилипчивый, как паутина.
Паутина, да, она вновь опускается на глаза, разум, душу Ильена. Порвалась на мгновение, но ее уже штопает этот простенький, однообразный, навязчивый мотив.
Мотив...
И вдруг Ильен пронзительно и немузыкально завопил:
Почему припомнилась именно эта песенка? А одновременно всплыло воспоминание: кареглазая Ирлеста – еще не барышня-задавака, а смешная девчушка с торчащими косичками – сидит на заборе и распевает, полная беспричинного, светлого веселья:
Ильен вскинул обожженные пальцы к висящему на шее мешочку с корешком болотной лапчатки, что подарила ему на счастье насмешливая дочка сотника. Подросток продолжал не столько петь, сколько орать во все горло, чувствуя, как с каждым словом отступает сонный морок:
Арлина вскинула голову, тревожно огляделась.
Аранша подхватила сына на руки. Денат, обиженно кривя губы, тер кулачками глаза.
Хрипота перехватила горло. Ильен замолчал.
– Надо же! – уважительно сказала Аранша. – А я-то думала, что это я пою противнее всех на свете!
Ильен хотел было обидеться, но вовремя заметил веселые искорки в глазах наемницы.
Волчица притянула мальчика к себе, поцеловала куда пришлось – в висок.
– Остановить нас хотят, да? – нехорошо сощурилась Аранша. – А хрена им болотного! Вот же он, пролом! Полезли! Мы тут такого учудим, что на этих древних руинах мох дыбом встанет!
Она встретилась глазами с Ильеном, и оба грянули разом (а мгновение спустя к ним присоединилась Арлина):
Ушедшие глубоко в землю, поросшие травой обломки гранитных укреплений внимали пришельцам со смутной тревогой. Дубы и грабы недоуменно пожимали ветвями. Ничего подобного Кровавая крепость не слышала ни во времена своего мрачного расцвета, ни позже, когда стала обителью грозных призраков.