Знак Гильдии

Подорванный авторитет необходимо было срочно восстановить. Мрачный Сарх собрал команду на палубе и объявил: раз не помогли очистительные обряды – в ход пойдет наррабанское колдовство! Он здесь капитан, а значит, на борту «Белопенного» место лишь тем демонам, что покорно служат ему, Сарху. Всю прочую нечисть – за борт!

Наррабанец скинул куртку и рубаху – мышцы играли под смуглой кожей, покрытой правильным узором тонких белых шрамов. Это была память о родном племени: следы ритуального истязания, через которое проходил мальчик, становясь мужчиной.

Этот странный человек взял в каждую руку по факелу и двинулся по палубе, читая нараспев заклинания.

О, как развернулась актерская натура Сарха! Под устремленными на него взорами наррабанец то шел медленно, почти крадучись, по-собачьи принюхиваясь, то вдруг пускался в неистовый, но подчиненный яростному ритму танец, притопывая и размахивая факелами. Заклинания текли из его уст то тихим ручьем, то раскаленной лавой.

Команда была заворожена, кроме Варраха, которому было трудно сохранять серьезный вид. Он-то понимал, что капитан говорит даже не по-наррабански – любой из матросов мог знать этот язык! – а на родном наречии джахак. Очень выразительное наречие. Варрах в кровь искусал губы, чтобы не засмеяться, слушая, какими словами Сарх честит команду – этих ублюдков чесоточной ослицы, которые родились в позорном доме, росли в свином закуте, а теперь бороздят моря на помойной лохани, которую по глупости называют кораблем!

Когда капитан отвел душу и как следует покрасовался перед матросами, он выбросил оба факела за борт и объявил, что ему все ясно. Вчерашний очистительный обряд был проведен с толком, жрец честно отработал свои деньги. Виновата сама команда: все забыли про висящую за бортом шлюпку. Там, бок о бок со связанным пленником, и нашли убежище незримые демоны.

Гнев команды обрушился на несчастную шлюпку. Крушили ее не просто так. Каждый пират по очереди выламывал топором кусок доски, поджигал и выбрасывал за борт под монотонные заклинания, творимые капитаном. Это занятие целиком захватило экипаж. Пираты не видели, как за их спинами в открытую ухмыляется Варрах: главарь перестал честить команду скопом и теперь обрисовывал облик каждого матроса отдельно.

Со стороны обряд выглядел настолько внушительно, что стражник, наблюдавший за этим безобразием с пристани, встревожился и послал напарника с донесением к дарнигару: на борту «Белопенного» творится какое-то непотребное чародейство!

Только этого и не хватало несчастному острову, который и без того ожидает нападения морского чудовища!

* * *

Недолгим оказалось благоволение капризного лесовика! Только что путники, весело переговариваясь, брели по удобной, широкой тропе, и вдруг перед ними встало нечто невообразимое. Это даже непролазными дебрями не назовешь – крепостная стена, свитая из корявых, тесно растущих стволов, упрямых ветвей, колючего, вредного подлеска. Все густое, неподатливое и настолько плотное, что руку не просунуть в этот живой войлок – не то что человеку сквозь него продраться.

Неуверенно заговорили два топора, и тут же выяснилось, что проще рубить железо или камень. Толстые стволы и сучья были непоколебимо тверды, а гибкие ветви ускользали от топора и тут же возвращались на место, по-прежнему угрожая людям колючками.

– Огнем, что ли, попробовать, – задумчиво произнес Ильен.

Пожилой наемник поспешил отвесить подзатыльник неукротимо мыслящему сопляку. Незачем еще сильнее гневить лес!

– За что сердишься, лесной хозяин? – растерянно спросила Арлина, протянув руки к зелено-коричневой преграде. – Чем мы тебе не угодили?

И тут из-за спины госпожи раздался голос Лопоухого, который безуспешно пытался скрыть облегчение и радость:

– А он на нас и не сердится. Он понял, что мы в такое место идем, где человеку верная смерть. Вот и не пускает, бережет.

Правота наемника была настолько очевидной, что даже Аранша, вопреки своей привычке, не одернула наглеца.

– Поворачиваем? – с надеждой спросил пожилой наемник.

Не ответив, Волчица шагнула вперед. Провела рукой по непроглядной листве, пытаясь развести шелестящую преграду. Разлапистая ветка ткнулась ей в плечо, словно желая остановить, урезонить.

– Не вернусь, лесной хозяин. – Женщина говорила негромко, но каждое слово рвалось из души с болью. – Убить сможешь, заставить повернуть – никогда. Все уйдут – я одна останусь. Прорвусь – топором, мечом, руками, зубами! Потому что это обязательно нужно... Я не согласна остаться без любимого! Пойми, его хотят убить, а я умру раньше него, я давно так решила. Мне без него нельзя. Ну, как тебе объяснить? Вот представь: у твоего леса отнимают солнечный свет – совсем, навсегда. Вечный мрак, мертвые коряги, воют бешеные волки... Или останешься без дождя. Ни капельки с неба, деревья иссохнут в тоске – это можешь понять? Вот такая у меня будет жизнь, если Ралиджа убьют. А я так не хочу. Ты уж посторонись, пропусти, ладно?

По щекам Волчицы струились слезы, капали на подрагивающие листья.

Детская рука дернула ее за куртку.