Знак Истинного Пути

Евгения Генриховна стояла в дверях, глядя на сына, сидящего в окружении кухарки, маленькой черноволосой женщины и белобрысого мальчишки. От этого Тимофея было столько шума, что она услышала его вопли со второго этажа. Быстро, с математической точностью ум Евгении Генриховны расставлял по местам и трактовал те Знаки, которые она сейчас видела перед собой. А это, несомненно, были Знаки и ничто иное! Ольга Степановна, забыв о своем положении, сидит за столом и смотрит в рот Тимофею. Эдик наклонился к своей жене, хотя та ничего не говорит, а сидит со странной, мечтательной полуулыбкой на маленьком личике. Слева от Эдика возится на месте, ноет и всячески привлекает его внимание мальчик – интереса Ольги Степановны ему недостаточно.

– Ну, дядя Эдик! Ну, посмотри! – Тимофей желал показать дяде Эдику, как он сам разломил картофелину вилкой на четыре части.

«Не смотри, – мысленно приказала Евгения Генриховна. – Твоя жена что-то начала говорить тебе. Не смотри на мальчишку. Он не твой сын».

Обернувшись к Тимоше, Эдик заглянул в его тарелку и ласково потрепал мальчика по голове. Что-то сказал ему, но Евгения Генриховна не расслышала. Зато она отлично расслышала вопль ребенка, обернувшегося к дверям:

– Ой, баба Женя пришла! А мы уже все съели!

После того как внезапно появившаяся Евгения Генриховна увела чуть смутившегося Эдика за собой, Наташа немного поболтала с Ольгой Степановной, но на душе стало неспокойно. Интересно, что у них там такое случилось? Она заглянула в гостиную, но в комнате было пусто. Даже Илона, вечно оказывающаяся в самых неожиданных местах, уже закончила работу и ушла из дома. Поднимаясь по лестнице наверх, Наташа столкнулась с Мальчиком Жорой – первый раз за день.

– Добрый вечер, Наталья Ивановна, – кивнул Мальчик Жора, и что-то в его интонациях ей не понравилось. – Добрый вечер, Тимофей… Кстати, какое у тебя отчество, я что-то подзабыл?

Наташе показалось, что наглые карие глаза секретаря сканируют ее сына.

– Отчество у него Олегович, – мягко сообщила она. – Но вы можете называть его просто – господин Гольц-младший.

Несмотря на опыт многочисленных битв с Евгенией Генриховной, Мальчик Жора не смог скрыть мгновенно промелькнувшего выражения на лице. Правда, оно тут же исчезло, сменившись любезной полуулыбкой. «Не хватает еще, чтобы он мне сейчас поклонился», – промелькнуло у Наташи в голове. Но секретарь, чуть наклонив голову и улыбнувшись еще шире, бархатным голосом произнес:

– Все-таки Тимофей Олегович как-то проще выговаривать, вы не находите?

И, кивнув по своему обыкновению, стал неторопливо спускаться по лестнице.

Держа Тимофея за руку и не прислушиваясь к его вопросам, Наташа пошла к детской. Выражение ненависти, появившееся на секунду у Мальчика Жоры и тут же исчезнувшее, было слишком очевидным, чтобы можно было его проигнорировать. «Елки– палки, да он же нас обоих ненавидит! – сообразила Наташа. – Особенно Тима. Но за что?!» Она остановилась перед дверью и поглядела сверху на беленькую макушку сына.

– Тимоша, тебя никто не обижает? – неожиданно спросила она.

– Что? – Мальчик поднял голову вверх и взглянул на Наташу большими синими глазами. – Что, мам?

– Тебя никто не обижает? – Она присела на корточки, вглядываясь в чистое детское личико. Тимоша вытянул губки вперед, как делал всегда, когда не мог чего-то понять. – Может быть, тебе здесь, в доме дяди Эдика, что-то не нравится?

Она понимала, что задает бессмысленные, даже вредные вопросы, но ничего не могла с собой поделать. Ее охватила тревога сродни той, что она чувствовала тогда, на дороге, когда убегала от черной машины.

– Мне все нравится, – охотно сообщил Тим. – А ты мне велосипед купишь?

Помолчав пару секунд, Наташа поднялась и толкнула дверь в детскую.

– Куплю. Вот будет тепло, тогда и куплю.

Степан Затрава ходил по кабинету – от стола к окну, чуть потоптаться около подоконника и обратно. И опять – от стола к окну, потоптаться, обратно. Оба помощника сидели в креслах и напряженно смотрели на босса. Затраву за глаза называли только так, и в этом не было ни малейшей иронии.

Затрава в очередной раз остановился около стола и вытянул руки вперед, сцепив пальцы. Раздался неприятный хруст. Степан поводил головой влево-вправо, разминая шею, поморщился и наконец посмотрел на своих помощников.

– Хребтина что-то побаливает, – пожаловался он. – К дождю, наверное. Вообще говоря, пора бы уже – весна на улице. Как там… – люблю грозу в начале мая…

Один из помощников счел своим долгом улыбнуться, второй, более опытный, сидел без всякого выражения на лице.

– А ты чего лыбишься, Коля? – уставился на первого Затрава. Голос его был дружелюбным и заинтересованным, но Коля тут же перестал улыбаться. – Нет, ты мне скажи: что ты лыбишься?

– Да вы про грозу сказали, Степан Михайлович, – пробормотал, оправдываясь, Коля.

– И что?

– Смешно.

Затрава перевел взгляд на второго мужчину, неподвижно сидевшего в кресле, и на лице его появилось страдальческое выражение.