Знак Кота

Он простирался дальше и дальше, подробности становились видны все четче, словно я приближался к нему. Я увидел, что в отличие от Мелоа он окружен стеной и в ней есть широкие ворота. Там стояли воины. Их боевые парики были белыми, как камень мар, а кожа еще бледнее. Те, кто въезжал или входил в город (они казались мне лишь смутными тенями), должны были останавливаться перед ними, словно чтобы убедить стражей, что здесь у них есть законные дела.

От ворот то, что было частью меня самого, двинулось в странное путешествие по извилистым улицам, задержавшись над зданием, вокруг которого было обширное пространство, где находилось множество ориксенов, и я подумал, что это, должно быть, гостиница. Мой взгляд задержался на ней всего на несколько секунд, а затем устремился вперед, по короткому боковому проходу, затем по проулкам, подальше от главных улиц, полных постоянно движущихся людских теней, пока я не добрался до тупикового дворика и остановился (или мой взгляд остановился) перед домом, не скрывающим признаков почтенного возраста — наверное, в прежние времена у него была бурная история, поскольку крыша его казалась довольно потрепанной.

Дворик был узким, в него выходили еще два строения, причем одно из них оказалось совсем разваленным, без крыши и лишь с частью внешней стены, оставшейся стоять.

Здесь не было никакого движения людей-теней. Только сейчас я понял, что от меня хотят, чтобы я хорошо запомнил это место и потом его разыскал.

Меня вернули обратно по тому же пути, по которому я пришел, и я понял, что легко могу вспомнить все повороты, все боковые улочки, все переулки, что привели меня туда.

Я вернулся к гостинице, когда раздался громкий звук, сотрясший всю картину, бывшую у меня перед глазами, словно занавеску, сорванную ветром.

Города больше не было. Только тьма…

— Вставай! — Это я услышал уже определенно наяву. Я открыл глаза.

Передо мной стояла одна из охранниц каравана, которую я запомнил со вчерашней ночи. Солнце почти село, и весь лагерь ожил.

Яксы были уже впряжены в повозки или стояли, покорно ожидая, когда у них на спине закрепят груз.

— Мы выступаем, — нетерпеливо сказала женщина, пробудившая меня от этого странного сна. — В котле над костром есть еда, но скоро она закончится.

Вспомнив свою скованность во сне, я почти боялся, что не смогу пошевелиться и сейчас, не уверенный в реальности происходящего. Я скатал дополнительное одеяло, которое мне одолжили, и засунул его в свой мешок, постаравшись, чтобы кифонгг, подарок Кинрра, была хорошо защищена от повреждений.

Я не был последним, наполняя у костра свою миску, — после меня подошли часовые с последней стражи. Мурри держался рядом со мной и принял вторую миску из моих рук. Я опасался, что его присутствие среди яксов и двух-трех ориксенов, на которых ехали верхом предводители каравана, может вызвать трудности с животными, если те учуют запах заклятого врага. Но, казалось, звери заключили своего рода перемирие. Он не приближался к ним, а они, хотя и поворачивали голову в его сторону и нервно переступали с ноги на ногу, когда он проходил мимо, не собирались в панике бежать. За это я был им искренне благодарен. Если бы мне пришлось выбирать между Мурри и караваном, который был единственным моим спасением, боюсь, мне не хватило бы силы духа сделать этот выбор.

А пока мы заняли место в хвосте каравана. Солнце скрылось, и сумерки позвали путешественников в дорогу. Где-то в начале растянувшейся линии всадников, грузовых животных, повозок чей-то голос затянул песню, и мы зашагали в ритм с ней, один за другим подхватив припев.

Мы временами останавливались, чтобы животные могли отдохнуть. С повозки с припасами по рукам передавали сушеные фрукты. Такое угощение могут себе позволить только лучшие караваны, поскольку фрукты были большой редкостью. Мой собственный народ может их попробовать только на церемониальных пирах, и я долго жевал тягучую сладость, хорошо утоляющую жажду и голод. Даже Мурри, хищник, получал от этого удовольствие.

По дороге было много разговоров о будущем, предположений о выборе императора. Каждое королевство готовило свое отдельное испытание для кандидатов, и лишь когда его представители решали, что кандидат прошел его успешно, он мог перейти к следующему.

Покойный император очень долго правил. Так долго, что поколение моего отца было еще детьми или подростками в ту пору, когда он успешно прошел испытания. С самого начала он отличался изрядной силой характера. Именно он запретил дуэльные войны между Домами, и потому его собственный народ, вапаланцы, не слишком любили его за пренебрежение лелеемыми издревле ими представлениями о защите чести.