Знак кровоточия. Александр Башлачев глазами современников

Башлачев чувствовал будущее - все то, что стало происходить не с людьми - с их душами. Он все знал о человеке давным-давно. Исследование души человека привело к выводу о вечности и неделимости всего этого мира. Когда жизнь и смерть - одно и то же. И что ни сделай - все одинаково плохо, потому что, родившись, мы неумолимо умираем, и чем больше веселья в людях, тем больше ужас, насколько это кратко и мгновенно. Почему мы не вечные, почему не продолжается жизнь без конца и без края? Та жизнь, которая сама по себе, сама в себе и сама для себя? Жизнью все начинается и все заканчивается. И это продолжается так долго! И вот перед тобой открывается сама истина - мгновение и переход -из жизни в смерть! Я уже все знаю. Я не’знаю только ощущений перехода.

БОРИС ЮХАНАНОВ

ВРЕМЯ, В КОТОРОМ ВРЕМЕНИ НЕТ

Наше знакомство с Сашей Башлачевым состоялось в Театре на Таганке, где я работал ассистентом Анатолия Васильева на спектакле «Серсо». Артемий Троицкий привел его в театр для ночного концерта, и вся наша компания после спектакля поднялась в студию звукозаписи. Артемий представил нам Сашу. Саша сказал, что он очень рад выступать в этом месте, для него очень значительно имя Высоцкого и все, что с ним связано. Пел он очень вдохновенно! Концерт огромный, несколько часов, со всеми его великими, замечательными песнями, с разбитым в кровь пальцем, как это часто бывало, когда он по-настоящему, откровенно, раскрыто пел. Я был потрясен, я сразу понял, что передо мной один из величайших рок-поэтов современности. Поэт настоящий, глубочайший, с подлинным чувством слова, с изумительной органикой. Слово жило в его душе и превращало его в великого артиста! Энергия, выразительность его личности, единое пространство между ним и залом, создававшееся с первых строк и аккордов, не могли не поражать. Все было уникальным! И помнится до сих пор… Я счастлив, что тогда оказался на этом концерте.

Это же были еще особые времена, рок-музыка была тогда запрещена в Советском Союзе… Мы с Сашей случайно встретились на Тверской. Тогда еще улица Горького, а теперь - Тверская… Разговорились, и как-то взаимная симпатия переросла в мгновенное дружеское чувство. Мы стали бродить с ним по городу, зашли к моему приятелю, Андрюше Вишневскому, сыну Андрея Битова, который имел рядом квартиру в бывшем политбюровском доме, где Жуков жил. Мы там посидели, Саша даже что-то попел по-домаш-нему, по-дружески. Мы очень много разговаривали - на самые разные темы, естественно. Разговоры я сейчас уже не вспомню, к сожалению. Память души, она разговоры не хранит, а вот атмосферу и чувства почему-то хранит. Это удивительная вещь: слова уходят, а чувства остаются. Зарождающаяся дружба - это замечательное переживание. Дружба всегда связана с какой-то авантюрой, с желанием куда-нибудь поехать. Я позвонил своей приятельнице, Ольге Швыковой, она иногда делала какие-то рок-концерты. Это были естественные организационные порывы разных людей в тусовке, неразрывные с кайфом жизни. Не без него, как сегодня все организаторы действуют, а вместе, когда все это соразмерно человеку, его интересам, а не чему-то другому. Вот в такой атмосфере Саша мог жить, дышать, петь, потому что соразмерность жизни человеческому измерению - это главное в его поэзии, мне кажется. Он настоящий поэт этой меры. Все, что из нее следует - безмерность этой меры и, одновременно с этим, извращение этой меры. Одно ему было необходимо, другое - непереносимо.

Мы поехали к Ольге. Там были девчонки, была Настя Рах-лина, которая в этот момент с ним и познакомилась, собственно. Она была подружкой, как мне кажется, Оли Швыковой. Потом у Насти с Сашей начался роман, и я оказался, совершенно неожиданно для себя вписан в какой-то узловой момент мужской биографии.

Какое-то время мы не общались, иногда виделись в Москве. Наша дружба осталась такой эфемерной: редкие встречи, бродяжничество на московских улицах, прелестные, не могущие быть восстановленными разговоры.

Я уже работал над спектаклем по пьесе Леши Шипенко «Наблюдатель». Этот спектакль как-то впитывал в себя мои дружеские связи, которые я теперь называю «золотые туннели коммуникации», мне кажется, только ими сегодня живет подлинная цивилизация. Саша оказался лично для меня совершенно необходимым человеком, чей голос я хотел бы слышать во время спектакля. Я предполагал, что он будет иногда приезжать и петь. Это был разомкнутый спектакль. В пьесе был достаточно простой сюжет. Я предчувствовал, что время рок-культуры уходит, что мы должны будем с ним расстаться… Добро и зло, все эти дела мифологические. Вся наши мысли оказались в истории, которую мы с Лешей постепенно отточили до сюжета, посвященного андеграунду, чуть-чуть насытили его деталями, документальной средой, подлинным, реальным контекстом.