Знак Махайрода

«Теперь – о возвращении. Ровно через десять дней в городском аэропорту приземлится борт двенадцать-сорок три, он придет за вами в любую погоду при любой обстановке, кроме, конечно, «ракетного забора» вокруг города. Встанут они где-нибудь подальше от глаз, в сторонке, но в полной готовности к взлету, думаю, поблизости от резервной полосы. Какая это будет машина – рейсовый лайнер, штурмовой вертолет или еще что-то, – я пока и сам не знаю, ориентируйтесь только по номеру. Но экипаж будет знать вас в лицо, вас и только вас, никого больше на борт не возьмут, будь там в этот момент хоть папа Римский, хоть сам Верховный. Срок ожидания – сутки с момента прилета. Вам надо успеть, иначе придется выбираться своим ходом, а это чревато разными приключениями, да и опозданием в легион, чего хотелось бы избежать, опять-таки из соображений секретности».

Триарий, впервые за все время пребывая в квартире, поднялся на ноги, оказавшись при этом побольше, чем на голову, превосходящим в росте гастатов. Внимательно оглядев разноцветными глазами мальчишек, привычно одернул фрак, кажется, едва заметно вздохнул и закончил:

– Уйдете минут через десять…

– Брат-триарий, – остановил его поворот к дверям на полушаге вопрос Олигарха. – Скажи, если не секрет, как ты сделал это?..

И гастат многозначительно обвел рукой пространство вокруг себя. Старший догадался, о чем его спрашивают, в ту же секунду и коротко, душевно рассмеялся.

– Уголек, включи лампочку, – попросил он по-прежнему стоящего у выхода капрала. – Теперь – смотрите.

Триарий приподнялся на цыпочки у самой стены, вытянул руку, подцепил за невидимый уголок яркое, молочно-белое сияние и… за пару секунд свернул мгновенно угасшую широкую длинную ленту в маленький рулончик, который деловито положил в карман брюк.

– Только и всего, обыкновеннейшие чудеса техники, – добавил на прощание триарий, покидая комнату.

Немного помолчав после его ухода, Олигарх хмыкнул в кулак и прокомментировал:

– А спросонок, да с похмелья действует сногсшибательно…

– Да какое тут похмелье, – махнул рукой Котяра, вставая на ноги и сладко потягиваясь. – Выпили-то совсем чуть-чуть…

– Это из тебя Машка весь хмель выжала, – усмехнулся Уголек. – Ну, что? прибираемся и – на вокзал?..

– Да уж, бардак в борделе оставлять не годится, – сказал Олигарх под дружный смех: «Ну, ты, Олли, как сказанешь, так сказанешь…»

Казарменный порядок в маленькой квартирке профессионалки гастаты наводить, конечно, не стали, но пустые бутылки, использованные презервативы, обертки от деликатесов и баночки из-под майонеза подобрали и упаковали в один из пакетов, принесенных с собой из магазина, чтобы по дороге выбросить. Аккуратно застелили постель, запихнули в обшарпанный холоднильничек недоеденное и недопитое, Котяра расщедрился и даже сполоснул под холодной водой посуду. Огляделись перед уходом: теперь в квартирке на первый взгляд ничто не напоминало о бурной ночи, проведенной Машкой в компании трех мужчин.

– Ну, что, на вокзал? – зачем-то спросил Кот, переминаясь с ноги на ногу перед стартом.

– И по дороге – в книжный, – уточнил Уголек.

– Хочешь взять что-нибудь, чтобы не скучать в поезде? – съязвил Олли.

– Хочу взять карты Шейлока, или хотя бы туристические схемки, – ответил капрал. – А в поезде, думаю, нам скучать не придется…

– Ну, если обещанная рыжая окажется такой же энергичной, как Машка, тогда – точно, – засмеялся Олигарх.

– Это для Котяры развлечение, – не согласился с ним Уголек. – А мы попробуем хоть по бумажке на городок посмотреть и немного подумать…

– А чего на него смотреть-то? – нахально заявил Олли. – Бывал я в этом Шейлоке, провинциальный курортный городишка…

– Тебе тогда сколько хоть годков-то было? – спросил Уго. – В штанишки, небось, еще писался?

– Мало-немало, но почти пять было, – согласился с замечанием товарища Олигарх. – Но ведь еще в «учебке» всегда говорили – детская память самая цепкая…

– Ну, вот и проверим…

За разговорами гастаты выбрались на оживившуюся уже улицу. Хоть и предназначался этот район в основном для вечерних и ночных развлечений тех, кто в понятие «золотого люда» никак не попадал, а повеселиться после работы или вместо нее все-таки хотел, а значит и пробуждался гораздо позднее районов спальных, но те, кто развлечения обслуживал и обеспечивал, уже были на ногах. Уборщики и официанты, грузчики и разнорабочие, бухгалтера и управляющие барами, магазинами, лавочками, да и сами мелкие хозяева мелких заведений уже сновали туда-сюда, роняя на пенобетон окурки сигарет, обертки леденцов и прочий мусор. Тройка гастатов, подтянутых, свежих, будто и не провели они ночь в пьянстве и разврате, с хищной ленивой грацией в движениях смотрелась среди этой хмурой, не проспавшейся и помятой публики, как бойцовые ухоженные и выхоленные псы в стае бездомных беспородных дворняг, но посторонними, инородными и лишними ни Уго, ни Олли, ни Кот себя здесь не ощущали, все-таки, как ни крути, вокруг был их город, их народ, их земля…