Знак Моря

– Нет, войдем такими, как есть.

– Это невозможно.

– Сперва понаблюдай за мной.

И она скользнула в «Прокаженного Весельчака» быстро и уверенно, точно выдра, охотящаяся на угрей. Он двинулся следом, и головы, не шелохнувшиеся, когда проходила она, теперь подались на вывернутых шеях, и множество лиц поглядело на него с подозрением, а то и враждебностью. В этом заведении не пил никто, кроме моряков и портовых грузчиков.

– Как это делается? – спросил он у нее позднее, когда она помогла ему выпутаться из того, что последовало, и они ушли.

– Это в сознании, как ограда, которой ты себя окружаешь, или, еще точнее, теньпелена. Она заставляет твой образ расплываться в их сознании, отводит от тебя их мысли, как щит отбивает клинок.

– Да. Но как это делается? Одна из ее бесценных улыбок.

– Это нечто такое, что ты должен обрести сам. Достаточно знать, что это можно сделать, что это в тебе и только ждет твоего решения.

Что же, он это делал порой случайно, или ему казалось, что делал. Требовалось сперва хорошо представить себе теньпелену, а затем он видел, как яркие копья людского любопытства устремляются к ней. Едва это происходило, тень сгущалась, отражала копья и они отскакивали. Легче было, если наблюдатели успевали набраться. Или если они подходили по одному, по двое. Чего он пока еще не достиг, так это охват сосредоточенным вниманием всех присутствующих, оборачивающихся взглянуть на последнего, кто вошел. Все люди так поступают, это вполне естественная привычка. Единственное, как Рол мог защититься от такого множества глаз, это войти следом за кемто другим, чтобы тот принял на себя всю тяжесть удара.

Но нынче ночью его ничуть не тревожило, как много мужчин и женщин заметят его приход и уход. Сабля успокаивающе отягощала его бедро, в стали клинка ощущались нетерпение, жгучее желание покинуть ножны. Рол рассмеялся вслух, сам не зная чему, меж тем народ на улице вопросительно смотрел на высокого юношу с необычными глазами в волочащемся по мостовой черном плаще. С моря принесло легкий дождик, и теперь булыжник у ног Рола сиял, но уличные торговцы лишь двигались под своими полосатыми да клетчатыми полотнищами, а прохожие да проезжие и вовсе не обращали внимания на нечастые капли. Тележный Путь, главная здешняя дорога, вился среди холмов, точно шелковый кушак, брошенный на неубранной постели. На больших перекрестках полыхали уголья в железных жаровнях, а Городские Стражи стояли, зевая, да чтото бурчали друг дружке. Стража только что сменилась, заступила Ночная. Ей платили больше, чем Дневной, но служили в ней также более прожженные малые, и от нее имело смысл держаться подальше. Ее капитан получал вознаграждение от Пселлоса, но ему не всегда удавалось удержать в узде своих подчиненных. Они знали Рола. Пселлос подробно описал им нового ученика шесть месяцев назад. Они следили, как он проходит, и краешком глаза Рол заметил, что они сплевывают. Он улыбнулся, ибо все еще пребывал в странном игривом настроении.

Он свернул с Тележного Пути, когда дождь усилился. Толпы закутанных в плащи дурно пахнущих горожан толкались и бранили друг друга на узких улицах, все пытались держаться подальше от канав посередине дороги, откуда исходило зловоние и где водились крысы. Настала весна, и в лесу в предгорьях расцветали примулы, но здесь в городе меньше давали о себе знать времена года. Можно было без забот пить пиво на улице, если стояло лето, а в самые холодные зимние ночи во многих тавернах взимали входную плату для тех, кто отчаянно жаждал тепла, вот и все.

Нищий с глазамиизюминками на сморщенном лице протянул руку с желтыми ногтями в слепой надежде. Рол уронил туда миним, и попрошайка разинул рот, ощутив редкостный вес серебра.

– Спасибо твоей чести! Будь благословен твой дом! – Он счастливо отделается, если его не убьют за это, прежде чем подойдет к концу ночь.