Знак небес

Те послушно двинулись к рязанскому князю. Попик семенил тихонько сзади, стараясь не высовываться из-за их спин. Оставаться на месте он не пожелал. Толпа сельчан тоже, будто по команде, стала медленно подходить, охватывая Константина и пленников плотным полукольцом, чтобы ничего не упустить из предстоящего зрелища. Из людской гущи слышались приглушенные голоса. Отдельные обрывки разговоров донеслись до Константина.

— Ворон ворону глаз не выклюет, — это сзади и справа.

Князь нахмурился.

— Возьмет окуп да и отпустит. А они потом сызнова придут, — это уже слева.

Константин нахмурился еще сильней.

— Раз воев их повесил, стало быть, и их должон. На них-то вины поболе, — успокаивающе произнес чей-то старческий голос, но ему возразили сразу несколько человек:

— То вои простые, а то князья.

— С покойника что возьмешь, а с живых — гривны.

— Хотел бы повесить — вместе с прочими бы вздернул.

— В нашей крови те гривны будут. Не будет ему с них счастья.

И снова обреченно-тоскливо:

— Ворон ворону…

Константин поначалу и впрямь собирался выпустить всех четверых за выкуп. Дело было не в деньгах, хотя они тоже на дороге не валяются.

Главное заключалось совсем в другом — они были князьями, то есть стояли наособицу, со всеми отсюда вытекающими последствиями. Придумать им любое другое наказание, кроме смерти? А какое? Порку публичную затеять? Это еще хуже получится.

И не в том дело, что он лично их унизит. Они-то как раз по заслугам получат. Но простому люду такого зрелища устраивать тоже ни в коем случае нельзя. Уж очень оно чревато на будущее самыми непредсказуемыми последствиями, в том числе и для самого Константина.

Тогда и впрямь лучше повесить, но этого делать тоже нельзя. Хотя, конечно, просто так отпускать их совсем не хотелось. Чисто по-человечески не хотелось. Словом, какой-то заколдованный круг получался. Константин обреченно вздохнул.

— Княже, Нюрнбергский трибунал давно пора открывать, — деликатно напомнил стоящий сзади Вячеслав. — Публика в сборе, обвиняемые на месте, кому ждем?

— В чем их личная вина? — негромко спросил Константин. — Вот этого, например. — И ткнул пальцем в человека, стоящего с самого краю.

— Сам скажешь, Андрей Всеволодович, али мне за тебя ответить? — степенно спросил рязанский дружинник, который стоял рядом с князем.

Тот молчал, понурив голову.

— Стало быть, мне за тебя, — вздохнул дружинник и сделал шаг вперед. — В селище Пеньки оный княжич черниговский троих мужиков самолично срубил. При этом еще и похвалился, что он получше прочих мечом володеет, а дабы речи его за пустую похвальбу не сочли, он четвертого, коего уже в полон взяли, своим мечом вкось на две половины разрубил. Кроме того, будучи уже здесь, в Залесье, бабе одной тоже голову с плеч снес.

— Она сама на меня налетела, — вскинулся было обвиняемый.

— С мечом в руках? — невинно осведомился Константин.

— У нее когти, как мечи. Вон, руку мне оцарапала до крови, — не зная, что еще сказать, выпалил Андрей Всеволодович, в качестве доказательства демонстрируя тыльную сторону левой ладони, на которой и впрямь алели три розовых царапины.

— Ишь ты, — усмехнулся князь. — Знатные у тебя раны. За такие и впрямь отомстить надобно, чтоб неповадно было. А мужиков зачем рубил, похваляясь? Или они тоже царапались?

— В горячке я был, в запале. Сам не ведаю, как получилось. Не ведал, что творил, — снова опустил тот голову.

— Не дело ты учинил тут, Константин Володимирович, — встрял Мстислав Глебович, который стоял в середине, держа на весу раненую руку, кое-как перемотанную какой-то замызганной тряпицей.

Был он изо всех четырех самым старшим и держался увереннее прочих.

— Я князь, и ты князь. Почто смердов на суд собрал? Откуп назови, какой тебе нужен, а перед этим вели отвести в покои да накормить, а там и обговорим, сколь гривен тебе надобно от моего отца Глеба Святославича. А что вина у нас всех перед тобой — от того ни я, ни они и так не отрекаемся.

— Вина у вас, положим, не передо мною, а перед ними, — кивнул в сторону толпы Константин. — А про князей ты тут неверно сказал. Я-то таковым являюсь, а вот вы… В чем у вас от татей шатучих отличие — не скажешь?

Ответом было молчание.

— Вот и сам разницы этой что-то не вижу, — сокрушенно вздохнул рязанский князь.

— А ты другое в виду поимей, — подал голос Мстислав Глебович. — Мы ведь подсобить тебе пришли, с христианскими намерениями — обратить в святую веру здешний народишко, который закоснел уже в поганом язычестве. Нашумели, конечно, малость, но кто же виноват, что они сразу за косы да топоры хватаются. Поначалу-то думали всех миром в церкву загнать да окрестить заново, ан не так все вышло.

— Они идолищам поганым в лесу молятся. Я знаю, где это. Даже показать могу, — пискнул осмелевший попик.

— А с тобой, человек божий, у нас отдельный разговор пойдет, — достаточно спокойно, даже почти ласково пообещал Константин.

Но была в той ласковости такая невысказанная угроза, что уж лучше бы князь как-нибудь прикрикнул — все пар бы спустил. Нет, в себе удержал, а это намного хуже. Попик мигом затаился и сызнова юркнул за княжеские спины.